Александр Дюма - Сальватор

- Вот видите: час! - воскликнул Баболен.

- Не час, а половина первого, - возмутилась Броканта, желавшая, чтобы последнее слово осталось за ней.

- Да, да, половина первого! А о чем это говорит? Ваша проклятая кукушка хлопает одним крылом, только и всего. Ну, спокойной ночи, мамочка! Будьте добры, оставьте бедного Баболена в покое: пусть спокойно дрыхнет!

Мы просим у читателя прощения за слово "дрыхнет", однако оно еще употреблялось в описываемую нами эпоху.

Впрочем, Броканта, кажется, отлично поняла, куда клонит Баболен, и закричала:

- Ну, погоди! Я тебе покажу "дрыхнуть"!

Баболен, разумеется, тоже догадался, каким обидным способом собирается его уложить в постель Броканта или, вернее, поднять его с постели: он прыгнул с кровати на пол, а оттуда - к многохвостой плетке, к которой уже протягивала руку Броканта.

- Я у тебя просила не плетку, а карты! - заметила Броканта.

- Да вот они, ваши карты, - вымолвил Баболен, подавая старухе карты, а плетку пряча за спиной.

Будто комментируя происходящее, он прибавил:

- Какая тоска: взрослая женщина, а убивает время на такие глупости, вместо того чтобы спокойно спать!

- Разве можно быть таким невежественным в твои годы! - возмутилась Броканта и с презрительным видом повела плечами. - Неужели ты ничего не видишь, не слышишь, не замечаешь?

- Как же, как же! Я вижу, что уже час ночи; я слышу, как весь Париж давно храпит; я вам замечаю, что пора бы последовать примеру всего города.

Выражение "я вам замечаю" было, может быть, не очень правильным; но читатели помнят, что Баболен не получил хорошего воспитания.

- Смейся, смейся, несчастный! - вскрикнула Броканта, вырывая у него из рук карты.

- Боже ты мой! Мать! Ну что я, по-вашему, должен замечать? - спросил Баболен и протяжно зевнул.

- Неужели ты не слышал, что сказал Бабилас?

- А-а, ваш любимец... Этого только не хватало: теперь я еще обязан слушать, что скажет мсье Бабилас!

- Так ты его не слушал?

- Слушал, слушал.

- И что слышал?

- Стон.

- И ты не сделал никакого вывода?

- Наоборот!

- Отлично! Что же ты понял из его жалобы? Отвечай.

- А вы позволите мне лечь спать, если я скажу?

- Да, лентяй ты этакий!

- У него плохо с животом. Он ел нынче вечером за четверых, а потому вполне может теперь поскулить за двоих.

- Убирайся спать, злой мальчишка! - выходя из себя, приказала Броканта. - Ты так дураком и помрешь, это предсказываю тебе я!

- Ну, ну, мать, успокойтесь! Вы не знаете, что ваши предсказания - еще не евангельские пророчества. Раз уж вы меня разбудили, объясните хотя бы, чего это Баболен так надрывается.

- Над нами нависло несчастье, Баболен!

- Ах, батюшки!

- Большое несчастье! Бабилас просто так выть не станет.

- Понимаю, мать: Бабилас катается как сыр в масле и ни с того ни с сего завывать не будет. В чем же дело? На что он жалуется?

- Вот это мы сейчас и узнаем, - тасуя карты, пообещала

Броканта. - Фарес, иди сюда!

Фарес не ответил на зов.

Броканта окликнула его в другой раз, однако ворон не двинулся.

- Черт побери! В такое время! - заметил Баболен. - Ничего удивительного: несчастная птица спит, и она совершенно права, не мне ее осуждать за это.

- Розочка! - позвала Броканта.

- Да, мама! - отвечала девочка, в другой раз прерывая чтение.

- Отложи свою книжку, дорогая, и позови Фареса.

- Фарес! Фарес! - пропела девушка нежным голоском, отдавшимся в сердце Людовика.

Ворон сейчас же вылетел из своей колокольни, описал под потолком несколько кругов и опустился девушке на плечо, как это уже было в главе, посвященной описанию внутреннего убранства комнаты, которую с недавних пор занимала цыганка.

- Что с вами, мама? - спросила девочка. - Чем вы так взволнованы?

- У меня дурные предчувствия, Розочка, - отозвалась Броканта. - Ты только посмотри, как нервничает Бабилас, как напуган Фарес; если и карты предскажут недоброе, детка, надо быть готовыми ко всему.

- Вы меня пугаете, мама! - призналась Розочка.

- Какого черта нужно старой ведьме? - пробормотал Людовик. - Зачем она смущает сердечко несчастной девочки. Хотя старуха живет гаданием, и именно потому, что карты ее кормят, она отлично знает, что это шарлатанство. Так бы и задушил ее вместе с ее вороном и собаками.

Карты легли неудачно.

- Будем готовы ко всему, Розочка! - огорченно вымолвила колдунья; что бы ни говорил Людовик, она принимала свое ремесло всерьез.

- Матушка! Если уж Провидение предупреждает вас о несчастье, - заметила Розочка, - оно должно вам и помочь его избежать.

- Девочка, дорогая! - прошептал Людовик.

- Нет! - возразила Броканта. - Нет, в этом-то и беда, я вижу зло, но не знаю, как его отвести.

- А вам от этого легче? - спросил Баболен.

- Боже мой! Боже мой! - забормотала Броканта, подняв к небу глаза.

- Матушка! Матушка! - взмолилась Розочка. - Может, ничего еще не случится! Не надо нас пугать. Какое несчастье может произойти? Мы никому не делали ничего плохого. Никогда еще мы не были так счастливы. Нас оберегает господин Сальватор... Я люблю...

Простодушная девочка замолчала. Она хотела сказать: "Я люблю Людовика!" - что ей самой представлялось верхом счастья.

- Ты любишь... что? - спросила Броканта.

- О! Ты любишь... что? - уточнил Баболен.

И вполголоса прибавил:

- Говори же, Розочка! Броканта думает, что ты любишь сахар, патоку или виноград! О! Броканта добрая! Наша славная Броканта!

И он пропел на расхожий мотив:

Мы любим горячо, об этом знают все,

Мсье Лю, лю, лю,

Мсье До, до, до,

Мсье Лю,

Мсье До,

Мсье Людовика!..

Но Розочка посмотрела на злого мальчишку так кротко, что тот внезапно оборвал пение и сказал:

- Нет, нет, ты его не любишь! Видишь, сестричка, какое у меня доброе сердце? Слушай, Броканта, мне кажется, сочинять такие стихи, как господин Жан Робер, нетрудно: видишь, у меня получилось само собой... Все решено: буду поэтом.

Однако болтовня Розочки и Баболена не отвлекла Броканту от мрачных мыслей.

Она стояла на своем; потом мрачным голосом проговорила:

- Ступай к себе, девочка моя!

Она повернулась к Баболену, зевавшему во весь рот, и прибавила:

- И ты тоже отправляйся спать, бездельник. А я пока подумаю, как умолить злую судьбу. Иди спать, девочка.

- Ну, наконец-то разумные слова за все время, пока ты тут болтаешь, старая ведьма! - облегченно вздохнул Людовик.

Розочка поднялась к себе в комнату, Баболен вернулся в постель, а Броканта заперла окно, чтобы, вероятно, никто не мешал ей думать.

XXXVII

Поль и Виргиния

Людовик перешел на другую сторону улицы и прислонился спиной к противоположному дому. Оттуда он стал смотреть на освещенные окна Розочки за небольшими белыми занавесками.

С той самой минуты, как запоздалая любовь поселилась в сердце Людовика, он дни напролет мечтал о Розочке, а с наступлением темноты подолгу простаивал под окнами девочки, как Петрус гулял перед дверью Регины.