Александр Дюма - Сальватор

Жан Робер осторожно высвободил руку из руки прекрасной волшебницы, подошел к окну и задернул занавеску.

- А господин де Маранд у себя? - спросил он.

- У себя ли он? - беззаботно переспросила Лидия.

- Вот именно, - подтвердил Жан Робер.

- Ах! - обронила молодая женщина.

- Так как же?

- Я вас жду, вот что... Да-а, уж вас-то пташкой не назовешь: вас недостаточно просто поманить...

- Могу поклясться, Лидия: временами вы меня пугаете.

- Чем?

- Я вас не понимаю.

- Да, верно. И тогда вы про себя думаете: "По правде говоря, эта милая госпожа де Маранд - просто..."

- Не продолжайте, Лидия! Я знаю, что вы не только обворожительны, но благородны и деликатны.

- Однако вы же сомневаетесь... Господин Жан Робер! Угодно ли вам пройти в мои апартаменты, да или нет? Я имею на это право.

- И ваше право - тайна, которая вам не принадлежит?

- Нет.

- К счастью, как всякую тайну, ее можно разгадать.

- Лишь бы я вам не подсказывала: тогда моя совесть будет спокойна. Начинайте...

- Мне кажется, я уже догадался, Лидия.

- Ба! - промолвила молодая женщина, широко распахнув глаза в которых угадывалось скорее сомнение, нежели удивление.

- Да.

- Ну, я вас слушаю.

- Если я правильно угадаю, вы скажете: "Это так"?

- Продолжайте.

- Вчера я встретил вашего мужа на дорожке, ведущей в Ла Мюэтт.

- Верхом или в коляске?

- Верхом.

- Он был один?

- Я должен отвечать как есть?

- Да, дорогой. Я не ревнива.

Госпожа де Маранд произнесла эти слова с такой искренностью, что в ее правдивости сомневаться не приходилось.

- Нет, он был не один: он сопровождал прелестную амазонку.

- Неужели?

- Разве я вам сообщаю что-то новое?

- Нет, но я не вижу во всем этом тайны.

- Тогда я подумал, что, раз господин де Маранд не стесняется кататься в лесу с чужой женщиной, вы считаете себя вправе делать то, что делаете.

- Я вам не сказала, что "считаю себя вправе", я сказала, что "имею право".

- Значит, я не угадал?

- Нет.

- Позвольте, Лидия, задать вам вопрос.

- Пожалуйста.

- А вы ответите?

- Пока не знаю.

- Чем объяснить, что господин де Маранд, имея такую прелестную жену, вместо того чтобы бегать по женщинам...

- Что же?

- Не стал мужем собственной жены?

- В этом и состоит тайна, которую я не могу вам открыть, дорогой поэт.

- Почему?

- Повторяю: это не моя тайна.

- Чья же?

- Господина де Маранда... Идемте!

Жан Робер, не находя больше возражений, пошел за своей прекрасной Ариадной по лабиринту особняка на улице Лаффит.

- Ну, по крайней мере в этом лабиринте нет Минотавра! - прошептал он на ходу.

XXXVI

Упьмская улица

Апартаменты г-жи де Маранд находились, как известно, во втором этаже правого крыла в особняке на улице Лаффит или Артуа, в зависимости от того, позволят ли нам читатели называть эту улицу ее настоящим именем или станут настаивать на прежнем названии. Здесь мы оставим Жана Робера и г-жу де Маранд по причине, которую даже самый несговорчивый из наших читателей сочтет убедительной: дверь в апартаменты г-жи де Маранд оказалась заперта на два оборота между нами и двумя влюбленными.

Да и что бы мы делали в спальне этой восхитительной г-жи де Маранд, которую любим всей душой? Мы уже знаем эту спальню.

Последуем в менее аристократичный квартал, к которому в задумчивости бредет этот поэт по имени Людовик, сердце которого отогрелось в лучах любви.

Он пришел на Ульмскую улицу.

Спроси его кто-нибудь, как он добирался и какие улицы миновал, Людовик не смог бы ответить.

Сквозь неплотно прикрытые ставни первого этажа, занимаемого Брокантой, Баболеном, Фаресом, Бабиласом и его товарищами, пробивался свет. Он то становился ярче, то бледнел: это доказывало, что в квартире еще не ложились и свет переносили из комнаты в комнату.

Людовик подошел ближе и приник глазом к щели. Но хотя окно было приотворено, со своего места Людовику так и не удалось ничего разглядеть.

Он понял одно: Розочка еще не поднималась к себе; ничто не указывало на присутствие девочки в верхнем этаже: ни мягкий свет ночника в ее комнате, ни горшок с розовым кустом, который девочка, входя к себе, выставляла на окно; Людовик крепконакрепко наказал, чтобы она не оставляла цветы в спальне на ночь.

Итак, не имея возможности видеть, Людовик прислушался.

Уяьмская улица, тихая даже днем, словно окраина провинциального города, была в этот час совершенно безлюдна. Пристально вслушиваясь, можно было разобрать, о чем говорят в первом этаже.

- Что с тобой, дорогуша? - спрашивала Броканта.

Вопрос этот, очевидно, являлся продолжением разговора, начатого еще до прихода Людовика.

Однако тот, к кому обращалась Броканта, молчал.

- Я спрашиваю, что с тобой, сокровище мое! - продолжала обеспокоенная гадалка.

В ответ - то же молчание.

"Ого! "Дорогуша" и "сокровище", к которому ты обращаешься, мамаша Броканта, - проказник и невежа, - подумал Людовик, - это, конечно, негодник Баболен дуется или притворяется больным".

Броканта продолжала расспросы, но по-прежнему не получала ответа. Можно было заметить, что в ее голосе ласковые нотки сменялись постепенно угрожающими.

- Если не будешь отвечать, мсье Бабилас, - вымолвила наконец цыганка, обещаю тебе, дорогуша, что ты у меня дождешься хорошей трепки, слышишь?

Вероятно, существо или, точнее, пес, к которому она обращалась с вопросами, счел за благо для собственной шкуры нарушить молчание и отозвался ворчанием, закончившемся жалобным воем.

- Да что с тобой такое, бедненький мой Бабилас? - вскричала Броканта и тоже испустила жалобный стон под стать своему любимцу.

Бабилас, похоже, отлично понял новый вопрос хозяйки и заворчал еще выразительнее: Броканта прямо-таки изумилась.

- Неужели это возможно, Бабилас?

- Да, - отозвался пес на своем языке.

- Баболен! - крикнула Броканта. - Баболен! Слышишь, негодник?

- Что? Что такое? - вскрикнул Баболен, задремавший было и некстати разбуженный матерью.

- Подай карты, бездельник!

- Эге-ге! Карты? Так поздно? Ну и ну! Этого нам только не хватало!

- Карты, я сказала.

Но Баболен что-то проворчал в ответ, это указывало на то, что пареньку был не в диковинку родной язык Бабиласа.

- Не заставляй меня повторять дважды, негодник! - пригрозила старуха.

- На что вам карты в такой час? - проговорил паренек таким тоном, словно устал урезонивать мать. - Ваши карты?

Прекрасно! А если полиция узнает, что вы гадаете в неурочное время, в два часа ночи?!

- Ах, Боже мой! - прозвенел ласковый голосок Розочки. - Неужели сейчас так поздно?

- Нет, девочка, еще только двенадцать часов! - возразила Броканта.

- Ну да, двенадцать, - хмыкнул Баболен. - Взгляните сами!

Часы пробили один раз, словно желая положить конец их спору.