Александр Дюма - Сальватор

- Итак, я внимательно вас слушаю.

- В вас словно заключены два человека, монсеньор: священник и политический деятель, - пристально глядя на епископа, начал граф. - Какого из двух я обидел?

- Да никакого... - с притворным сомнением в голосе отвечал епископ.

- Прошу прощения, монсеньор, - продолжал граф Рапт. - Давайте говорить откровенно. Скажите, какому из двух человек, составляющих вашу сущность, я обязан извинениями и возмещением?

- Послушайте, ваше сиятельство, - сказал епископ. - Я действительно буду с вами откровенен. Для начала позвольте мне напомнить, с каким восхищением я отношусь к вашему редкому таланту. Я до настоящей минуты не знаю человека, более вас достойного занять самый высокий государственный пост. К несчастью, появилось пятнышко, затмевающее блеск, которым я вас мысленно окружил.

- Объясните вашу мысль, монсеньор. Я с радостью готов исповедаться.

- Ловлю вас на слове, - медленно и холодно выговорил епископ. - Я желаю вас исповедать! Случаю было угодно, чтобы я узнал о совершенной вами ошибке. Признайтесь в ней как на духу, и если мне придется коленопреклоненно замаливать вместе с вами этот грех, я готов это делать, пока не добьюсь вашего прощения.

"Лицемер! - подумал граф Рапт. - Лицемер и глупец! Неужели ты думаешь, что у меня хватит дурости попасться в ловушку? Да я сам тебя сейчас исповедаю!"

- Монсеньор! - продолжал он вслух. - Если я правильно вас понял, вы случайно (он намеренно подчеркнул это слово)

узнали о допущенной мной ошибке. Наставьте меня на правильный путь! Простительный ли это грех или... смертный? Вот в чем вопрос!

- Загляните себе в душу, ваше сиятельство, спросите себя, - с сокрушенным видом промолвил епископ, - попытайте свою совесть. Есть ли что-нибудь серьезное... очень серьезное, в чем вы могли бы себя упрекнуть? Вы знаете, что я отношусь к вашей семье и особенно к вам с отеческой нежностью. Я готов снисходительно отнестись к вашему прегрешению! Доверьтесь мне, у вас нет более верного друга, чем я.

- Послушайте, ваше преосвященство, - молвил граф Рапт, строго взглянув на епископа. - Мы оба неплохо разбираемся в людях, безошибочно знаем людские страсти. Нам известно, что мало кто из нас, достигнув наших лет, с нашими аппетитами и честолюбивыми помыслами, способен, оглянувшись на прожитые годы, не заметить некоторые... слабости!

- Несомненно! - опустив глаза, перебил епископ, так как не мог выдержать пристального взгляда будущего депутата. - Человек по природе своей несовершенен, и, конечно, у всех нас позади целая вереница слабостей, ошибок... Однако, - продолжал он, поднимая голову, - есть такие слабости, разглашение которых может нанести серьезный, почти смертельный ущерб репутации!.. Если вы совершили именно такой грех, признайтесь, ваше сиятельство, что даже мы с вами не сможем предотвратить проистекающую из него опасность. Итак, спросите себя!

Граф с ненавистью взглянул на епископа. Он хотел бы осыпать его проклятиями, но подумал, что скорее с ним справится, "иезуитствуя" над его образом. И он с покаянным видом произнес:

- Увы, монсеньор, разве всегда человек помнит совершенное им в этом мире зло и добро? Ошибка, которая представляется незначительной нам, понимающим, что цель оправдывает средства, может оказаться огромным грехом, чудовищным преступлением в глазах общества. Человеческая природа столь несовершенна, как вы только что изволили заметить, а наше честолюбие так велико! Наши цели так грандиозны, а жизнь, увы, коротка! Мы настолько привыкли, стремясь к своей цели, каждый день устранять неожиданные препятствия, что легко забываем о вчерашних лишениях перед сегодняшними трудностями. А если так, то кто из нас не несет в себе страшной тайны, угрызения совести, опасения? Кто может себе сказать по совести в подобных обстоятельствах: "Я шел прямой дорогой до сегодняшнего дня, не оставив ни капли своей крови на придорожных колючках!

Я с честью исполнил свой долг, не взваливая на себя тяжести того или иного греха, даже преступления!" Пусть покажется такой человек, если только у него в душе было хоть немного честолюбия, и я готов пасть перед ним ниц и воскликнуть, ударив себя кулаком в грудь: "Я недостоин называться твоим братом!"

Сердце человека похоже на полноводную реку, отражающую на поверхности небо, а в глубинах таящую ил и грязь. Так не требуйте от меня, монсеньор, открыть ту или иную тайну! У меня тайн больше, чем прожитых лет за спиной! Скажите лучше, какая из тайн стала вам известна, и мы оба подумаем, как отпустить этот грех.

- Я всей душой готов оказать вам услугу, ваше сиятельство, - отозвался епископ. - Однако мне была доверена ваша тайна, я поклялся ее хранить, как же я могу нарушить клятву?

- Так вы узнали ее на исповеди? - уточнил г-н Рапт.

- Нет... не совсем так, - неуверенно проговорил епископ.

- В таком случае, ваше преосвященство, вы можете говорить, - сухо заметил будущий депутат. - Порядочные люди, как мы, должны друг другу помогать... Напомню вам, кстати, между делом, - строго продолжал граф Рапт, - чтобы помочь вашей совести, это не первая клятва, которую вы нарушаете.

- Но, ваше сиятельство... - возразил было епископ и покраснел.

- Не говоря уж о политических клятвах, - продолжал депутат, - которые и даются-то лишь для того, чтобы их разгласить, то есть нарушить, вы нарушили и многие другие...

- Ваше сиятельство! - возмутился епископ.

- Вы, монсеньор, принесли клятву целомудрия, - продолжал граф, - но, как всем известно, являетесь самым галантным аббатом в Париже.

- Вы меня оскорбляете, граф! - закрыв лицо руками, молвил епископ.

- Вы принесли клятву воздержания, - продолжал дипломат, - а сами стали богаче меня: ведь у вас одних долгов на сто тысяч франков! Вы дали клятву.

- Ваше сиятельство! - вскочил епископ. - Я не стану больше вас слушать. Я думал, вы пришли с миром, а вы принесли войну. Что же, пусть так!

- Послушайте, ваше преосвященство! - переменил тон будущий депутат. Если мы станем воевать, никто из нас от этого не выиграет. И я пришел к вам не с войной, как вы утверждаете.

Если бы это входило в мои намерения, я бы не имел чести разговаривать с вами в эту минуту.

- Чего же вы от меня хотите? - смягчился епископ.

- Я желал бы знать, о каком из моих грехов вам стало известно, отчетливо проговорил граф Рапт.

- О страшном грехе! - пробормотал епископ, подняв глаза к потолку.

- О каком именно? - продолжал настаивать граф.

- Вы женились на собственной дочери, не так ли? - спросил монсеньор Колетти, пряча лицо и усаживаясь на козетку Граф бросил на него презрительный взгляд, словно хотел сказал: "Ну и что дальше?"

- Вы узнали об этом от графини? - только и спросил он.

- Нет, - возразил епископ.

- От маркизы де Латурнель?