Александр Дюма - Сальватор

- Боюсь, что так.

- Нечто вроде волнения? - пристально глядя на собеседника, уточнил Сальватор.

- Волнение, если угодно, - подтвердил г-н Жакаль. - Повторяю: я отнюдь не настаиваю на том или ином слове. Но я бы хотел убедить вас, что для такого мирного человека, как вы, чтение древних поэтов гораздо предпочтительнее, нежели прогулка по городу, начиная с семи-восьми часов вечера.

- Ага!

- Все обстоит именно так, как я имел честь вам доложить.

- Значит, вы уверены, что нынче вечером будет мятеж?

- Бог мой! Я никогда ни в чем не уверен, дорогой господин Сальватор, а менее всего - в капризах толпы. Но если по некоторым сведениям, почерпнутым из надежных источников, позволено составить ту или иную догадку, то я осмелюсь предположить, что проявления народной радости окажутся сегодня вечером шумными... и даже... враждебными.

- Ну да! И произойдет это именно между семью и восьмью часами?

- Совершенно верно.

- Стало быть, вы пришли меня предупредить, что бунт назначен на сегодняшний вечер?

- Несомненно. Вы отлично понимаете, что я неплохо разбираюсь в настроениях и намерениях толпы и могу утверждать, что, когда новость о победе, одержанной оппозицией, облетит Париж, столица встрепенется, начнутся песнопения... А от песни до лампиона один шаг. Когда город запоет, все начнут зажигать иллюминацию. Как только это будет сделано, от лампиона до петарды рукой подать. Париж разразится грохотом петард и даже ракет. Случайно какой-нибудь военный или священник пойдет по улице, где будут предаваться этому невинному занятию. Уличный мальчишка - а в этом возрасте люди безжалостны, как сказал поэт, - опять же случайно, бросит одну из петард или ракет в почтенного прохожего.

Это вызовет, с одной стороны, большую радость и взрывы хохота, с другой - крики ярости и призывы: "На помощь!" Обе стороны обменяются ругательствами, оскорблениями, ударами, может быть; ведь движения толпы всегда непредсказуемы!

- И вы полагаете, что дело дойдет до драки?

- Да! Видите ли, какой-нибудь господин замахнется тростью на мальчишку-провокатора, тот пригнется, чтобы избежать удара; наклонившись, мальчишка, как всегда случайно, нащупает под ногами булыжник. А в этом деле стоит только начать! Как только будет поднят первый камень, за ним будут подняты другие, и скоро образуется настоящая гора. А что делать с горой камней, если не баррикады? Сначала построят невысокую баррикаду, потом - покрепче, поскольку какому-нибудь дураку вздумается непременно проехаться на своей тележке. В эту минуту полиция проявит отеческую заботу. Вместо того чтобы арестовать вожаков, а такие, как вы понимаете, всегда найдутся, полиция отведет глаза и скажет: "Ба! Несчастные дети! Пусть поразвлекутся!" - и не станет беспокоить тех, кто строит баррикады.

- Это же просто отвратительно!

- А разве не стоит предоставить народу возможность поразвлечься? Я знаю, что среди всеобщей сумятицы кому-нибудь может явиться мысль выстрелить не петардой или ракетой, а из пистолета или ружья. О, как вы понимаете, полиция, не желая обвинений в слабости или соучастии, будет вынуждена вмешаться. Но она появится, будьте уверены, лишь в самом крайнем случае, когда необратимые события произойдут. Вот почему, дорогой господин Сальватор, если в ваши первоначальные намерения входило провести вечер за чтением любимых авторов, советую вам ничего не менять в своих планах.

- Благодарю за совет, сударь, - без улыбки проговорил Сальватор, - на сей раз мы в самом деле квиты, хотя, по правде говоря, нынче в семь часов утра я уже получил известие о готовящемся мятеже.

- Я сожалею, что опоздал, дорогой господин Сальватор.

- Время никогда не проходит даром.

Господин Жакаль встал.

- Итак, я вас покидаю, - сказал он, - будучи уверен, что ни вы, ни ваши друзья не полезете в это осиное гнездо, не так ли?

- Обещать вам этого не могу. Я, напротив, решил "полезть", как вы выражаетесь, туда, где будет больше всего шуму.

- Вы думаете, это необходимо?

- Надобно самому видеть, дабы предвидеть.

- Тогда мне остается, дорогой господин Сальватор, от души пожелать, чтобы с вами не произошло неприятности, - сказал г-н Жакаль и направился в переднюю, где взялся за полонез и кашне.

- Спасибо за пожелание... - провожая его, отозвался Сальватор. Позвольте и мне со своей стороны так же искренне пожелать, чтобы и с вами не случилось ничего неприятного в том случае, если кабинет министров окажется жертвой собственного изобретения.

- Такова судьба всех изобретателей, - назидательно проговорил г-н Жакаль и удалился.

II

Анданте революции 1830 года

Вто время как г-н Жакаль обращался к Сальватору с отеческими наставлениями, парижские буржуа мирно гуляли по городу: одни - с женами, другие - с детьми, третьи - "в одиночестве", как сказано в благородной песне о "Господине Мальбруке". Ни у кого и мысли не было о надвигавшемся несчастье, как, впрочем, не думали они и ни о чем особенно приятном. Это было обычное воскресенье, несколько прохладное, но солнечное, и только.

Славные граждане старались уйти из дома в поисках света и солнца, пусть даже декабрьского. Это - вполне естественное желание для тех, кто всю неделю провел в тени.

Вдруг бульвары, набережные, Елисейские поля облетела новость: "Правительство потерпело поражение".

Кто же был победитель? Да сама толпа.

Опьяненные победой, люди стали поносить побежденного.

Сначала - вполголоса.

Злословили о кабинете министров, зубоскалили - да простится нам это слово - о иезуитах и в коротких, и длинных рясах; жалели короля; пустились в препирательства.

- Это ошибка господина де Виллеля, - говорил один.

- Во всем виноват господин де Пейроне, - замечал другой.

- Вините господина де Корбьера, - уверял третий.

- Господина де Клермон-Тоннера! - возражал четвертый.

- Господина де Дама! - кричал пятый.

- Конгрегацию! - парировал шестой.

- Вы все ошибаетесь, - заметил прохожий, - виновата монархия.

При этих словах толпа буквально оцепенела.

Эта идея действительно витала в воздухе: "Виновата монархия".

Гуляющие же об этом ничего не слышали и потому испугались.

Стоит близорукому человеку разбить очки, и он трепещет от страха, как бы не скатиться в пропасть. Буржуа, о которых мы говорим - в наши дни, возможно, этой породы уже не существует, - были близоруки. Услышав слова: "Виновата монархия", они почувствовали себя так, словно у них разбились очки.

В стороне от всех какой-то человек улыбался: это был Сальватор.

Уж не он ли произнес эти страшные слова? Ведь как только ушел г-н Жакаль, он надел пальто и отправился фланировать - вот вам чисто французское словцо! - недалеко от заставы Сен-Дени.

Когда накануне в Париже оппозиция победила, были спешно созваны различные масонские ложи, и, как бы срочно ни проходил этот сбор, казалось, он был заранее предусмотрен и с нетерпением ожидался.