Александр Дюма - Сальватор

К счастью, г-н де Маранд находился в другом положении, вообще трудно поддающемся описанию. Как он и сказал жене, "знание себя самого" заставило его с большой снисходительностью относиться к прекрасной грешнице, которая в результате приведенных нами обстоятельств связала с ним свою судьбу.

И за снисходительность, которую он проявлял по отношению к г-же де Маранд, ему нужно было тем более отдать должное, что он любил свою жену так, как никогда не мог бы полюбить никакую другую женщину в целом свете. Но поскольку не бывает любви без ревности, г-н де Маранд в глубине души, должно быть, ревновал жену к Жану Роберу. И действительно, ему случалось переживать жгучую, глубокую, неодолимую ревность.

Однако стоило ли быть умным человеком, если бы ум служил лишь прикрытием для тех из наших страданий, к которым общество относится не с жалостью, а с насмешкой?

Итак, г-н де Маранд действовал не только как философ, но и как сердечный человек. Имея в руках женщину, от которой он, строго говоря, не мог требовать физической и чувственной любви, он все устроил так, чтобы она была вынуждена платить ему моральным расположением, зовущимся любовью.

Таким образом, г-н де Маранд был, может быть, самым ревнивым человеком на свете, хотя производил совершенно иное впечатление.

Неудивительно поэтому, что, решившись быть другом Жана Робера, он торопился стать врагом г-на де Вальженеза. Его ненависть к этому человеку была чем-то вроде клапана безопасности, через который он выплескивал ревность к поэту; если бы не это ниспосланное Небом приспособление, рано или поздно на воздух взлетела бы вся машина.

И вот представился удобный случай выпустить эту ненависть.

На следующий день после описанной нами ночной сцены г-н де Маранд, вместо того чтобы отправиться в девять часов в собственной карете в Тюильри, вышел в семь часов пешком, нанял на бульваре кабриолет и приказал отвезти его на Университетскую улицу, где жил Жан Робер.

Господин де Маранд поднялся в четвертый этаж к молодому поэту и позвонил.

Слуга открыл дверь. Господин де Маранд собрался узнать, может ли он видеть г-на Жана Робера, и украдкой осмотрел приемную.

На столе лежал футляр с пистолетами, а в углу ждала пара дуэльных шпаг.

Господин де Маранд осведомился о хозяине дома. Лакей отвечал, что тот никого не принимает.

К несчастью, г-н де Маранд, обладавший столь же тонким слухом, что и проницательным взглядом, отчетливо разобрал несколько мужских голосов, споривших в спальне.

Он передал свою карточку слуге и приказал вручить ее хозяину дома, когда тот останется один. Г-н де Маранд прибавил, что снова зайдет около десяти часов утра, то есть после своего визита к королю.

Слова "после визита к королю" возымели магическое действие, и лакей заверил г-на Маранда, что его приказание будет в точности исполнено.

Банкир ушел.

Но в нескольких шагах от двери Жана Робера он приказал кучеру остановить и развернуть кабриолет так, чтобы он мог увидеть посетителей поэта.

Вскоре из дома вышли два молодых человека, и он их узнал.

Это были Людовик и Петрус. Они направились в его сторону, так что г-ну де Маранду осталось только выйти из кабриолета, и он очутился прямо перед ними.

Молодые люди попятились, вежливо раскланиваясь с банкиром, к которому питали огромную симпатию, а также уважали как политика. Им и в голову не могло прийти, что у г-на де Маранда может быть к ним дело, но он остановил их улыбкой.

- Простите, господа, - сказал он, - но я жду именно вас.

- Нас? - хором переспросили молодые люди и удивленно переглянулись.

- Да, вас. Я так и думал, что ваш друг пошлет за вами нынче утром, и хотел сказать вам два слова о поручении, которое он вам только что дал.

Молодые люди снова переглянулись со всевозраставшим удивлением.

- Вы меня знаете, господа, - продолжал г-н де Маранд с покоряющей улыбкой. - Я человек серьезный, привык с уважением относиться к вопросам чести, и вы не можете заподозрить меня в намерении оскорбить вашего друга.

Молодые люди поклонились.

- Итак, сделайте мне милость...

- Какую?

- Ответьте откровенно на мои вопросы.

- Постараемся, сударь, - в свою очередь улыбнувшись, пообещал Петрус.

- Вы идете к господину де Вальженезу, не так ли?

- Да, сударь, - не скрывая изумления, кивнули молодые люди.

- Вы идете обсудить с ним или его секундантами условия дуэли?

- Сударь...

- Отвечайте смело. Я министр финансов, а не префект полиции. Речь идет о дуэли?

- Это так, сударь.

- О дуэли, причина коей вам неизвестна?

Задавая этот вопрос, г-н де Маранд пристально посмотрел на молодых людей.

- И это верно, - подтвердили те.

- Да, - улыбнулся г-н де Маранд, - я знал, что Жан Робер - джентльмен.

Петрус и Людовик ждали объяснений.

- Я-то знаю причину, - продолжал банкир, - и должен сказать господину Жану Роберу, что буду иметь честь оказать через час влияние на ход событий, а это, возможно, изменит решение вашего друга.

- Я так не думаю, сударь. Нам показалось, что наш друг настроен весьма решительно.

- Окажите мне милость, господа.

- Охотно! - отозвались оба приятеля.

- Не ходите к господину де Вальженезу, пока я не увижусь с господином Жаном Робером и он снова не переговорит с вами.

- Сударь! Это противоречит указаниям нашего друга. Мы даже не знаем...

- Это дело двух часов.

- В некоторых вопросах двухчасовое промедление может пагубно сказаться на результате.

- Уверяю вас, господа, ваш друг не рассердится, будет вам благодарен за задержку.

- Вы точно знаете?

- Слово чести.

Молодые люди переглянулись.

Петрус спросил:

- Почему бы вам, сударь, не подняться к Жану Роберу прямо сейчас?

Господин де Маранд вынул часы.

- Сейчас без десяти минут девять; ровно в девять я должен быть в Тюильри, а я еще не настолько давно стал министром, чтобы заставлять себя ждать.

- Не позволите ли вы нам хотя бы подняться и предупредить нашего друга об изменениях?

- Нет, господа, нет, умоляю вас этого не делать. Намерения господина Жана Робера должны измениться после того, что сообщу ему я. Но в одиннадцать часов будьте у него.

- Тем не менее... - продолжал настаивать Людовик.

- Представьте, - проговорил г-н де Маранд, - что вы не застали господина де Вальженеза дома и вынуждены принять это промедление.

- Друг мой! - заметил Петрус - Когда такой человек, как господин де Маранд, уверяет, что в нашем поступке не будет ничего предосудительного, мы можем - таково по крайней мере мое мнение - положиться на его слово.

Он поклонился банкиру и продолжал:

- Мы будем у нашего друга, сударь, а до тех пор не предпримем ничего, что противоречило бы вашим намерениям.

Молодые люди снова поклонились, давая г-ну де Маранду понять, что не хотят больше задерживать его на улице.