Михаил Кром - «Вдовствующее царство». Политический кризис в России 30-40-х годов XVI века

За редкими исключениями, мы не располагаем непосредственными откликами очевидцев на события интересующего нас времени. Чуть ли не единственное свидетельство такого рода – показания бежавшего осенью 1538 г. из Московского государства в Ливонию итальянского архитектора Петра Фрязина. На допросе в Юрьеве (Дерпте), объясняя причины своего побега, он заявил: «…нынеча, как великого князя Василья не стало и великой княги[ни], а государь нынешней мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилье, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь; того деля есми мыслил отъехати прочь, что в земле в Руской великая мятеж и безгосударьство…» 9 9 РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. 1539 г. Д. 1. Л. 4. Цитирую по рукописи, так как в публикации 1841 г. текст передан неточно: АИ. СПб., 1841. Т. I. № 140. С. 203. Подробный комментарий к этому документу дается ниже, в основном тексте книги (см. гл. 5).

Справедливость приведенной характеристики нам предстоит проверить в ходе данного исследования, но пока следует отметить, что слова беглеца-архитектора не могли повлиять на формирование негативного образа эпохи, поскольку процитированный документ, происходящий из архива Посольского приказа, был опубликован только в 1841 г. К тому времени дурная слава уже давно прочно закрепилась за периодом малолетства Грозного, и виной тому были как писания самого царя, так и летописные памятники второй половины его правления.

Примечательно, что летописи, составленные в годы «боярского правления», не содержат каких-либо оценок или суждений обобщающего плана, по которым можно было бы судить об отношении современников к тогдашним носителям власти. Это характерно не только для летописей, доводящих изложение лишь до конца 1530-х гг. (Вологодско-Пермской третьей редакции, Новгородской IV по списку Дубровского), но и для крупнейшего летописного памятника, созданного в первой половине 1540-х гг., – Воскресенской летописи. Ее политическая тенденция не поддается однозначному определению: о симпатиях и антипатиях составителя летописи исследователи высказывают различные мнения. С. А. Левина полагает, что автор Воскресенской летописи был сторонником князей Шуйских; А. Н. Казакевич и Б. М. Клосс отмечают особые симпатии летописца к митрополиту Иоасафу 10 10 См.: Левина С. А. Летопись Воскресенская // СККДР. Л., 1989. Вып. 2. Ч. 2. С. 39 – 42 (здесь же библиография); Казакевич А. Н. Идейно-художественная концепция защиты Отечества в статье 1541 г. Воскресенской летописи // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. X – начало XX в. М., 1990. С. 119 – 149; Клосс Б. М. Воскресенская летопись // Отечественная история: энциклопедия: В 5 т. М., 1994. Т. 1. С. 462. .

Еще труднее обнаружить какую-либо направленность в Постниковском летописце, в котором изложение событий обрывается на 1547 г.: недаром первый публикатор этого памятника М. Н. Тихомиров заметил, что автор этих «своеобразных мемуаров середины XVI в.» «не выражает своих симпатий открыто», а «как бы регистрирует события…» 11 11 Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. С. 172. .

Но по мере того как эпоха «боярского правления» уходила в прошлое, все чаще – уже постфактум – звучали оценки событий того времени. В сочинениях конца 40-х – начала 50-х гг. XVI в. давалась краткая, но подчеркнуто негативная характеристика периода государева малолетства. Боярам инкриминировались мздоимство, властолюбие, насилие, междоусобные распри и т.п. Так, в кратком Новгородском летописце по списку Н. К. Никольского страшный московский пожар в июне 1547 г. объяснялся Божьим гневом, ибо «в царствующем граде Москве умножившися неправде, и по всей Росии, от велмож, насилствующих к всему миру и неправо судящих, но по мъзде, и дани тяжкые […] понеже в то время царю великому князю Ивану Васильевичю уну сущу, князем же и бояром и всем властелем в бесстрашии живущим…» 12 12 ПСРЛ. Л., 1929. Т. IV, ч. 1. Вып. 3. С. 620. .

Сходные обвинения в адрес бояр звучали на соборах 1549 – 1551 гг. В феврале 1549 г. Иван IV, если верить продолжателю Хронографа редакции 1512 г., говорил своим приближенным, что «до его царьского возраста от них и от их людей детем боярским и христьяном чинилися силы и продажи и обиды великия в землях и в холопях и в ыных во многих делех» 13 13 Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. // ИА. М., 1951. Т. VII. С. 295. . Два года спустя, в речи, обращенной к иерархам Стоглавого собора, царь еще суровее обличал «самовластие» бояр, которые, воспользовавшись малолетством государя, развязали междоусобную борьбу, унесшую множество жертв: «И тако боляре наши улучиша себе время – сами владеша всем царством самовластно, никому же възбраняюще им от всякого неудобнаго начинаниа, и моим грехом и сиротством, и юностию мнози межуусобною бедою потреблени быша злей» 14 14 Емченко Е. Б. Стоглав. С. 246. .

Та же тенденция была последовательно проведена в созданном между 1553 и 1555 гг. Летописце начала царства – по существу первом подробном изложении (с официальных позиций) истории 1533 – 1552 гг.: составитель при каждом удобном случае подчеркивал «самовольство» бояр, действовавших «без великого князя ведома» 15 15 ПСРЛ. М., 1965. Т. 29. С. 32, 34, 42; и др. О Летописце начала царства и его редакциях см.: Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. М., 1958. С. 29 – 41; Клосс Б. М. Летописец начала царства // СККДР. Вып. 2. Ч. 2. С. 20 – 21 (здесь же библиография). . В новой редакции Летописца, созданной во второй половине 1550-х гг. и отразившейся в Патриаршем списке и (начиная с 1542 г.) в списке Оболенского Никоновской летописи 16 16 См.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI – XVII веков. М., 1980. С. 195 – 196. , в текст были внесены комментарии риторического характера, призванные еще сильнее обличить произвол бояр-правителей, раскрыть низменные мотивы их поведения. Так, в рассказ о конфликте князей Шуйских с кн. И. Ф. Бельским по поводу раздачи думских чинов осенью 1538 г. была вставлена фраза: «И многые промежь их [бояр. – М. К.] бяше вражды о корыстех и о племянех их, всяк своим печется, а не государьскым, ни земьсскым» 17 17 ПСРЛ. СПб., 1904. Т. 13, ч. 1. С. 126. .

Определенная тенденция содержалась не только в комментариях, подобных вышеприведенному, но и в самом отборе фактов, достойных упоминания: характерно, что в официальном московском летописании не упомянуты такие важные мероприятия, как губная реформа 18 18 На проведение губной реформы откликнулись лишь псковские летописи. См.: ПЛ. М.; Л., 1941. Вып. 1. С. 110; М., 1955. Вып. 2. С. 229 – 230. или поместное верстание рубежа 30 – 40-х гг. XVI в. По существу, вся внутриполитическая жизнь страны от смерти Елены Глинской до царского венчания сведена там к придворным интригам, боярским распрям и бессудным расправам. В таком контексте вполне оправданным выглядел обобщающий вывод редактора-составителя летописи второй половины 1550-х гг.: «…всяк своим печется, а не государьскым, ни земьсскым».