Лев Поляков - История Антисемитизма. Эпоха Веры.

Нет ничего удивительного, что при таком покровительстве подавляющее большинство дел о ритуальных убийствах, которые возникали ежегодно во время пасхальной недели, заканчивались смертными приговорами и казнями. Речь шла о настоящей ритуальной инквизиции, которая на этот раз занималась исключительно евреями. Случайное или подстроенное исчезновение христианского ребенка оказывалось жизненно важным для ближайшей еврейской общины. За этим должно было следовать искупление еврейской кровью или, по крайней мере, еврейскими деньгами, которые иногда позволяли погасить дело в самом зародыше. Преимущественно этой цели служил секретный фонд «Ваада четырех стран» – фонд кровавой клеветы («алилот шекер»). Для противодействия ритуальной инквизиции польского духовенства Совет в конце концов решил аппелировать к Римскому лапе: в 1758 году специальный посланник отправился в Рим и после длительных усилий получил от кардинала Ганганелли (будущего папы Климента XIII) ученую экспертизу, которая является примером жесткой критики источников и текстов. В своем докладе Ганганелли делает обзор исторически известных случаев ритуальных убийств и для каждого случая устанавливает бессодержательность обвинений, за исключением двух случаев, в которых он предпочитает быть более сдержанным: безусловно, в этих случаях он вынужден был проявлять осторожность, поскольку церковь уже причислила к лику святых двух мальчиков, о которых шла речь в этих делах (Речь шла о блаженных Андрее Риннском (ум. 1462) и Симеоне Тридентском (ум. 1475).).

Но на решение главного вопроса этот замечательный документ не оказал большого влияния. Слухи, аресты, пытки и казни продолжались по-прежнему, что не должно вызывать большого удивления.

Существует достаточно большое количество независимых друг от друга соображений, каждое из которых очевидным и простым образом доказывает, что в иудаизме нет и никогда не было никаких обрядов и ритуалов, предполагающих употребление человеческой крови. Напротив, ни одна другая религия не воспитывала в такой мере среди своих последователей ужас перед кровью вообще. Некоторые из этих соображений основываются на фактах, которые легко наблюдать, но которые имеют то ужасное последствие, что если делать это недобросовестно, то те же самые факты лишь облегчают закрепление этого кровавого предрассудка.

Прежде всего речь идет о практике забоя скота и птицы, предназначенной для того, чтобы не допустить использования крови в пищу. Существование для этих целей специальных ножей и профессиональных «жрецов, совершающих жертвоприношения», которые производят мистическое «ритуальное» заклание животных и птицы, лишь еще более усиливает подозрения. Другие обряды и обычаи могли иметь аналогичный эффект (Например, обычай пить красное вино во время пасхальной трапезы. Поэтому во второй половине XVII века талмудист Давид бен Шмуэль Галеви, автор популярного комментария «Тур Захав», потребовал запрещения этого обычая в Польше. Следует также отметить использование пальмовой смолы красного цвета для того, чтобы остановить кровотечение после обрезания. Здесь также легко прослеживается эта связь.). В психологическом плане боязливое и почтительное отношение евреев к крови, как и к человеческой жизни в целом, также могло производить дополнительное впечатление: если кровь для них имеет такое значение, если они придают ей такую цену, то они должны так же страстно желать ее, как они жаждут денег…

Более того, народ всегда приписывал человеческой крови магическую силу, которую, разумеется, никто не мог использовать лучше евреев, этих ловкачей и колдунов. Наконец, в самой глубине человеческой души всегда действовал этот ужасный механизм, состоявший в том, чтобы обвинять отвергнутый Богом народ в своих собственных кощунственных желаниях и тайных грязных страстях…

В результате можно понять, каким образом вера в реальность ритуальных преступлений, совершаемых евреями, подтверждаемая разнообразными способами, вера, очевидная ибо полезная и полезная ибо очевидная, пустила столь глубокие корни в христианских сердцах.

Для еще более углубленного анализа этой проблемы можно добавить, что впервые это обвинение было открыто сформулировано в Англии в XII веке, и некоторые страстные речи отцов церкви, посвященные святости евхаристии, могли расчистить для него дорогу. Для примера процитируем проповедь Иоанна Златоуста (IV век):

«Подумай, до какой степени ты должен возмутиться против предателей, против злодеев, распявших его, и остерегись, чтобы не оказаться виновным за плоть и кровь Господа. Они погубили его священную плоть; ты же хочешь принять ее в твою порочную душу после того, как получил от нее столько благодеяний! Как же мы должны быть чисты, чтобы принять такую жертву! Разве наша рука не должна сиять сильней, чем солнечные лучи, чтобы рвать эту плоть? А наш рот, который наполняется духовным огнем? Наш дрожащий язык, покрасневший от крови? Подумай, какая честь тебе оказана, за каким столом ты сидишь…»

Различные видения такого рода привели к тому, что спустя почти столетие был разработан догмат о пресуществлении или «подлинном присутствии» Христа, в плоти и крови, в святых дарах. Принятие этого догмата совпадает по времени с ростом обвинений в христоубийстве в двух формах: осквернение святых даров и ритуальное убийство (см. главу IV). Этот догмат, как видно уже из проповеди Иоанна Златоуста, выражает надежду на полную и недостижимую чистоту («ты же хочешь принять ее в твою порочную душу… Как же мы должны быть чисты»). Ужас «порочных душ», развращенных еврейскими и иными ядами, и проекция этого ужаса на евреев в качестве выхода – это и могло послужить истинной пружиной обвинения в богоубийстве. В любом случае мы имеем здесь дело со специфической причиной, главной причиной христианского антисемитизма, которая делала из евреев козлов отпущения, в то время как другие пункты обвинения являлись лишь ее следствием или продолжением. Более того, божественная кровь, павшая на евреев, была также кровью еврейского царя из рода Давида. Убийцы христианских детей оказывались таким образом связанными с Богом милосердия Нового Завета, продолжая воплощать Бога мести Ветхого Завета. Последняя двусмысленность христианского антисемитизма, видимо, заключена именно здесь.

Впредыдущей главе мы не могли не уделить особого внимания тому, каким образом в истории польских евреев объем их экономических функций постоянно играл определяющую роль. Нет ничего удивительного в том, что многие авторы испытывали соблазн впасть в одно из столь привлекательных для человеческой природы упрощений и пытались свести одно к другому, что можно обобщить как попытку свести всю еврейскую историю к социально-экономической модели в духе марксистской интерпретации. Но как бы там ни обстояли дела с историей западного общества в целом, еврейская история совершенно не укладывается в подобные модели.