Геннадий ОБОЛЕНСКИЙ - ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I

В 1762 году Фонвизин с отличием закончил гимназию и был переведен в студенты. Но учиться дальше ему не пришлось – по обычаю того времени он с детских лет был записан в гвардию и произведен в сержанты. «…Но как желание мое было гораздо более учиться, нежели ходить в караулы на съезжую, то уклонялся я, сколько мог, от действительной службы. По счастию моему, двор прибыл в Москву, и тогдашний вице-канцлер взял меня в иностранную коллегию переводчиком капитан-поручичья чина, чем я был доволен. А как переводил я хорошо, то покойный, тогдашний канцлер важнейшие бумаги отдавал именно для перевода мне».

Еще в гимназии он «получил вкус к словесным наукам» и по заказу книгопродавца делал переводы басен Гольберга, аббата Терассона и трагедии Вольтера «Альзира». «Склонность моя к писанию являлась еще в младенчестве, и я, упражняясь в переводах на Российский язык, достиг до юношеского возраста…» «…Природа дала мне ум острый, но не дала мне здравого рассудка, – вспоминал о тех годах писатель. – Весьма рано проявилась во мне склонность к сатире. Острые слова мои носились по Москве; а как они были для многих язвительны, то обиженные оглашали меня злым и опасным мальчишкою… Молодые люди! Не думайте, чтобы острые слова ваши составили вашу истинную славу; остановите дерзость ума вашего и знайте, что похвала, вам приписываемая, есть для сердца сущая отрава; а особенно если чувствуют склонность к сатире; укрощайте ее всеми силами вашими, ибо и вы без сомнения подвержены будете одинаковой судьбе со мною. Меня скоро стали бояться, потом ненавидеть; и я вместо того, чтобы привлечь к себе людей, отдалил их от себя и словом и пером… Сердце мое, не похвалясь скажу, предоброе. Я ничего так не боялся, как сделать кому-нибудь несправедливость, и для того ни перед кем так не трусил, как перед теми, кои от меня зависели и кои отомстить мне были не в состоянии…»

Будущий драматург был не лишен актерского таланта. «Я забыл сказать, что имел дар принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей», – замечает Фонвизин.

Служба переводчика с латинского, французского и немецкого соответствует потребностям души и желаниям талантливого юноши. Он успешно выполняет и некоторые дипломатические поручения. Казалось, лучшего не надо было желать, но вскоре судьба его переменилась. Иван Перфильевич Елагин, всесильный кабинет-министр императрицы, любитель словесности и театра, славившийся «витийством на русском языке», обратил внимание на переводчика Вольтера. И 8 октября 1763 года последовал высочайший указ: «Переводчику Денису Фонвизину, числясь при иностранной коллегии, быть для некоторых поручений при нашем статском советнике Елагине, получая жалование из оной коллегии».

Елагин с первого знакомства высоко оценил дарование Фонвизина, а восхищенный им юноша «полюбил его за разум, просвещенный знаниями, за доброе по природе сердце, за его твердые правила честного человека».

Елагин относился к категории тех «исполинов чудаков, которые рисуются перед глазами нашими, озаренные лучами какой-то чудесности, баснословности, напоминающие нам действующие лица гомеровские; это живые выходцы из „Илиады“, – писал П. Вяземский. Самобытные и талантливые, они смогли проявить себя в „век Екатерины“, когда выше всего ставилась честь и национальная гордость. Их отличает высокое чувство собственного достоинства и долга, презрение к бытовым удобствам и даже к смерти. Во имя долга и чести они готовы на невзгоды и лишения, готовы отказаться от благополучия, чинов и самой жизни.»

«Предоставляя истории оценивать каждого по достоинству, – пишет П. Вяземский, – нельзя не согласиться, – что Орловы, Потемкины, Румянцевы, Суворовы имели в себе что-то поэтическое и лирическое в особенности. Стройные имена их придавали какое-то благозвучие русскому стиху. Нет сомнения, есть поэзия и в собственных именах».

В службе – честь! – говорят они. И Алексей Орлов выпрашивает как величайшую милость назначение в экспедицию русского флота, отправляющегося из Балтики в Средиземное море. Встретив турецкий флот, втрое превосходивший по числу кораблей российский, Орлов принимает решение – атаковать! «Турецкий флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили и оставили на том месте престрашное позорище, а сами стали быть во всем Архипелаге господствующими», – докладывал он императрице.

К своей фамилии Орлов получает приставку Чесменский!

Григорий Орлов, фаворит Екатерины, просится генерал-губернатором в охваченную чумой Москву. Английский посол Каткарт пытается переубедить его. Сохранился ответ Орлова: «Все равно, чума или не чума, во всяком случае я завтра выезжаю; я давно уже с нетерпением ждал случая оказать значительную услугу императрице и отечеству; эти случаи редко выпадают и никогда не обходятся без риска; надеюсь, что в настоящую минуту я нашел такой случай и никакая опасность не заставит меня от него отказаться».

Поехал, облеченный особыми полномочиями. Благодаря энергичным мерам, смелости и самоотверженности уже в ноябре ему удалось справиться с паникой и страшной болезнью.

Другой фаворит, Григорий Потемкин, едет простым волонтером в действующую армию фельдмаршала Румянцева. Отличается в сражениях и получает звание генерала. Много делает он для повышения боеспособности русской армии и облегчения службы солдат. Непобедимый Суворов, сам прослуживший целых восемь лет солдатом в гвардии, сказал о нем: «Великий человек – велик умом, велик и ростом».

«Гений Потемкина парил над всеми частями русской политики, – писал адмирал Чичагов. – Он был способен, умен, предприимчив и отважен. Приобретение Крыма и Новороссии обогатили Россию, дав ей прелестные и плодородные земли».

Потемкин был патриотом в самом высоком значении этого слова.

Всемогущий фаворит наставляет сидящего у него на коленях внучатого племянника: «…во-первых, старайся испытать, не трус ли ты; если нет, то укрепляй врожденную смелость частым обхождением с неприятелем…» Когда мальчик подрос, фельдмаршал прикомандировывает его к одному из казачьих полков с приказом «употреблять в службу как простого казака, а потом уже по чину поручика гвардии».

Прославленный герой Отечественной войны генерал Н. Н. Раевский на всю жизнь запомнил наставления своего дяди.

Воин Васильевич Нащокин, которого побаивался и Суворов, «чтобы приучить молодую жену к воинской жизни, сажал ее на пушку и палил из-под нее». Над Нащокиным, который «никого не почитал не только высшим, но и равным себе», шутить опасались. Даже Потемкин позволил себе на его счет лишь невинную шутку. «Нащокин, – говаривал он, – даже о Господе Боге отзывается хоть и с уважением, но все-таки как о низшем чине». Так что когда Нащокина пожаловали в генерал-поручики (чин 3-го класса), светлейший заметил: «Ну теперь и Бог попал у Нащокина в 4-й класс, в порядочные люди!»