Геннадий ОБОЛЕНСКИЙ - ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I

Ужин шел к концу. Некоторые из заговорщиков не удовлетворились ответом-афоризмом Палена и попытались уточнить, что же он имел в виду. Однако никто не услышал, чтобы осторожный генерал-губернатор произнес хоть слово об убийстве. После фразы об омлете и яйцах собравшиеся пришли к единому мнению и, «предусматривая, что Павел подчинится только насилию, решили заключить его в Шлиссельбург».

Наличие манифеста придает им уверенности – «из всех уст раздавалось имя Брута». Козловский вспомнит, как Пален повел его в особую комнату со множеством оружия и сказал: «мы… сей ночью готовимся переменить участь России и низвергнуть с престола тирана. Выбирай себе оружие, которым ты лучше умеешь действовать». Растерянный Козловский положил за пазуху два пистолета.

Пален предлагает офицерам разделиться на две группы, одну поведет он, другую Платон Зубов. Но все остаются на местах. Вельяминов-Зернов: «Пален сказал: „Покуда, господа, вам надобно разделиться – некоторые пойдут со мною, другие с князем Платоном Александровичем. Разделяйтесь…“ Никто не тронулся с места. „А, понимаю“, – сказал Пален и стал расстанавливать без разбора по очереди, одного направо, другого налево, кроме генералов. Потом, обратясь к Зубову, сказал: „Вот эти господа пойдут с вами, а прочие со мною; мы и пойдем разными комнатами. Идем“. Все отправились в Михайловский замок».

Однако Пален вряд ли положился на случай – в ударную группу Беннигсена (он был главой, и Зубов при нем) вошли те, кто особенно ненавидел царя и был готов на месть: Яшвиль, Скарятин, Татаринов, Гордонов, Бороздин, женатый на дочери Жеребцовой. Группа же Палена, которую он поведет к парадному входу во дворец, скорее официальная: при ней находится генерал-губернатор с правом пресечь любую случайность и арестовать любого сторонника Павла. Конечно, в случае неудачи с таким же успехом будут арестованы и заговорщики. «Пален и Уваров осуществляли надзор за внешней безопасностью».

Согласно хронике Гёте «26 офицеров следуют с Зубовым, 13 – с Паленом». Группы идут разными улицами и должны сомкнуться во дворце.

Вином и злобой упоенны,

идут убийцы потаенны…

Впереди колонны за Беннигсеном и Зубовым идет полковой адъютант Преображенского полка капитан Александр Васильевич Аргамаков. 25-летний племянник Дениса Ивановича Фонвизина, как и племянник Н. И. Панина, сыграет важную роль в заговоре против Павла Петровича.

«В 1820 году Аргамаков в Москве, в Английском клубе, рассказывал, не стесняясь многочисленным обществом, что он сначала отказался от предложения вступить в заговор против Павла, но великий князь Александр Павлович, наследник престола, встретив его в коридоре Михайловского замка, упрекал его за это и просил не за себя, а за Россию вступить в заговор, на что он и вынужден был согласиться».

Когда подходили к Летнему саду, сильный шум, поднятый птицами, остановил заговорщиков. Они замерли в тревожном ожидании, кто-то даже предложил вернуться: «В Верхнем пруду на ночь слеталось бесчисленное множество ворон и галок, – пишет М. Фонвизин. – Птицы, испуганные движением войска, поднялись огромною тучею с карканьем и шумом и перепугали начальников и солдат, принявших это за несчастливое предзнаменование». В тревожном ожидании проходит несколько томительных минут, потом все успокаивается и заговорщики вновь устремляются за «Длинным Кассиусом».

У главного входа их должен был ждать Пален, но его нет, и поредевшая группа по винтовой лестнице вбегает на второй этаж. Пален объяснит позже Ланжерону, что дал слово наследнику и потому не принимал участия… На самом же деле он продолжает вести двойную игру.

«Смертный отряд», растеряв по дороге отставших, уменьшился до 10 – 12 человек. Вбежали в маленькую кухоньку, смежную с прихожей перед царской спальней; но, прежде чем войти в тамбур, они должны были пройти мимо караульного Агапеева, стоявшего на часах у иконы.

«В темном коридоре, у дверей спальни Павла I, – пишет М. И. Муравьев-Апостол, – находилась икона, близ нее на часах стоял рядовой Агапеев. Когда заговорщики вступили в коридор, один из них, а именно граф Зубов, ударил Агапеева по затылку так сильно, что тот упал, обливаясь кровью… В кампанию 1813 года Агапеев находился в стрелковом взводе 3-й роты гренадерского 3-го батальона. Тогда М. И. Муравьев-Апостол собственноручно ощупывал на его голове рубец от ужасной раны, нанесенной ему графом Николаем Зубовым в известную ночь на 12 марта.

Агапеев рассказывал, что в ту ночь Павел долго молился на коленях перед образом, прежде чем войти в спальню». Впоследствии Агапеев был взят Марией Федоровной и служил при ней камер-лакеем.

Заговорщики бросились в опочивальню. Аргамаков, имевший право свободного доступа во дворец как полковой адъютант, постучал в запертые двери прихожей. Дождавшись ответа сонного камердинера, он сказал ему, что уже шесть часов и пора докладывать государю о состоянии полка.

«Как шесть часов, – возразил камердинер, – нет еще и двенадцати, мы только что легли спать». – «Вы ошибаетесь, – ответил Аргамаков, – ваши часы, вероятно, остановились, теперь более шести часов. Из-за вас меня посадят под арест, отпирайте скорее». Обманутый камердинер отпер дверь: «было двенадцать с половиной часов».

Толпа заговорщиков ввалилась в прихожую. Камер-гусар Кириллов получил удар саблей по голове и упал, обливаясь кровью; другой гусар с криками убежал.

«…Когда во дворце раздались крики, поднятые камер-лакеями Павла, шедший во главе отряда Зубов растерялся и уже хотел скрыться, увлекая за собой других, но в это время к нему подошел генерал Беннигсен и, схватив его за руку, сказал: „Как? Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые ведут нас к гибели. Жребий брошен, надо действовать. Вперед“. Слова эти я слышал впоследствии от самого Беннигсена», – пишет Чарторыйский.

Услышав шум, солдаты Преображенского полка, стоявшие в карауле на первом этаже под самой прихожей, заволновались (это был единственный караул, не замененный семеновцами, чтобы не вызвать подозрений Павла). Начальник караула поручик Марин скомандовал: «Смирно! От ноги!» Но один солдат потребовал, чтобы их вели к государю. Не растерявшись, Марин приставил шпагу к его груди и воскликнул: «Еще слово, и я тебя заколю!» А затем продержал своих гренадер неподвижными, и ни один из них не посмел пошевелиться. Таково было действие дисциплины на тогдашних солдат: во фрунте они становились машинами.