Азиза Джафарзаде - Напасть

-Азраила на нее и не хватает...

-Думаешь, тогда все образуется? Будет тишь до гладь до божья благодать? Нет же? Шахбану со свету сживет всех суннитов. То-то шииты разгуляются!..

Деде-Будаг, чувствуя отрезвляющий резон в словах жены, не спорил, отмалчивался и прекращал разговор.

Теперь это долгое мучительное противостояние ожесточившемуся, вероломно униженному мужу, вынужденное согласие с его волей и выбором жениха и, с другой стороны, жалость и сострадание к любимой дочери, тающей на глазах, теряющей свою молодую красу, разрывали материнское сердце.

Мать ласково гладила трясущиеся девичьи плечи, спутавшиеся космы пышных волос. Волшебные, целительные материнские руки!.. Понемногу всхлипы стали затихать.

Дочь повернула голову, покоившуюся у матери на коленях, попыталась улыбнуться:

-Я тебе всю юбку прослезила...

-Да шут с ней, с юбкой... Было бы у тебя все ладно... хорошо...

-Куда уж лучше... Отец коня отнял у меня, велел сиднем сидеть, ни с кем не знаться... Что зазорного я совершила? Ведь и сама шахбану ездит верхом, и за меч берется, и в походы ходит... Шахиншаха на поле брани и не видать, а она...

-Знаю... То-то и пошли слухи о ее шашнях с молодым Гиреем... Но ты не равняй себя с шахбану. Ты дочь обыкновенного эмира. Тем, кто судачил о шахбану, быстро заткнули рты...

Помолчали... Видя, что дочь чуть успокоилась. Аиша-ханум решилась сказать самое главное:

-Доченька... сороковины уже прошли. Пора подумать о своем будущем... Семью Садая Солтана ты знаешь... Нам кажется, что сын его был бы...

-Что? Что еще вы надумали? - Дочь взвилась, как ужаленная.

-Ты выслушай... Отец считает...

-А меня вы спросили?..

-Отец дал слово Садаю Солтану, что ...

-Как такое могло вам придти в голову! Пока Гамза был жив - я принадлежала ему! Умру - земля сырая возьмет меня. Не доводите меня, чтоб руки на себя наложила! Как здесь мне ад, так и там - в аду буду. Этого вы хотите?

-Доченька... умоляю... не перечь воле отца... Не согласишься - опять злые языки пустят слух, мол, видно, был порок какой за ней, если уж сватам такого славного рода отказала. Ну, чем плох сын Садая Солтана? Достойны человек из достойной семьи. И тебе у них заживется легче... Избавишься от отцовских упреков, от досужей молвы...

-Упреки, молва! Что ж... Воля ваша... Но знайте - не войду я невестой в их дом. Не войду! Ни в чей дом!..

С этими словами Эсьма покинула комнату.

* * *

... Вечерело. Близилось время намаза. Аиша омыла ноги и, вступила в молельню с упованием на милость Всевышнего к дочери. Тем временем во дворце совершала намаз шахбану. Едва закончила молитву, как вошла служанка:

-Малейка, тебя хочет видеть одна женщина...

-Кто она?

-Не знаю... Она наглухо прикрыла лицо платком.

-А может, это мужчина?.. Недруг?

-Не-ет. Не мужчина. Раз хаджа1 впустил... Да я и сама прощупала поверх чадры...

-Хаджа, значит впустил?

-Да. Ему поручили какое-то дело от имени благословенного Аббаса Мирзы, паду у ног его... Хаджа перепоручил гостью мне и ушел...

-Ну, женщина женщиной... а может, при оружии?

-Что ты госпожа! Говорю же: проверила.

-Что же угодно ей?

-Не сказала... Все плачет и плачет...

-Ладно. Впусти. И не отлучайся. Можешь понадобиться.

"Слукавила служанка, - подумала шахбану. - Знает пришелицу. Судя по излишнему усердию".

Занавеска откинулась.

Ей предстала женщина в черной чадре, с лицом, прикрытым черным платком-рубендом; сквозь покров угадывалась ладная стройная фигура.

-Кто ты, что тебе угодно? Не дадите и помолиться, - недовольно проговорила шахбану. - Если милостыню просишь - могла бы обратиться к служителю горема.

Незнакомка опустилась на колени и откинула рубенд с лица. Это была Эсьма. С опухшими и воспаленными от слез глазами. В свете лампад она выглядела бледной.

-Ты...

Шахбану узнала. И взъярилась:

-Ты... губительница сына моего! Зачем явилась? Как посмела? Убирайся с глаз моих!

Эсьма, простирая руки к грозной малейке, давясь слезами, подползла к ней на коленях.

-Малейка!..

-Ты порушила мой очаг!

-Выслушай меня...

-Ты отравила жизнь мою... Ты, твой отец, твой род... Как Эсьма, отравившая имама нашего...

-Помилуй... пощади...

-Еще не приговорили тебя к казни... Рано просить пощады...

-Я... сама приговорила себя, малейка! Я пришла... чтобы стать рабой твоей, служанкой твоей. Пытай меня, но не гони. Я пришла принять твой таригат. Если есть грех за мной - прости великодушно...

Она произнесла молитву шиитов. И пала ниц перед шахбану, рыдая.

Шахбану смешалась перед таким искренним изъявлением горя и смирения.

Услышав последнюю фразу "кялмеи шехадет", с упоминанием имама Али (как полагается у шиитов), Хейраниса-бейим дрогнула и сменила гнев на милость. Подняла девушку и прижала ее голову к своей груди...

Казалось, шахбану в этом прикосновении чает уловить дух убиенного сына. Как если бы она обнимала любимую невестку, хранящую тепло ласк и дыхания Гамза Мирзы...

Шахбану забыла обо всем, повинуясь этому неизъяснимому чувству сострадания. И, не доставая платка, стала совсем по-простецки, как селянки в ее мазандарских краях, краем косынки утирать слезы девушке. Крикнула, повернувшись к занавеске.

-Где вы запропастились!

Служанки, горничные, затаившиеся за занавеской, все слышали. И были растроганы до слез.

Они тут же прибежали.

-Воды... гюлаб принесите...

Конец Мехти-Улии

В доме у Мусеиб-хана собрался совет старейшин, предводителей племен. Все были потрясены и разгневаны недавней вероломной расправой. Шахбану, обещавшая не карать оклеветанного мазандарского правителя правоверного шиита Мирза-хана, ни в чем не повинного, изменила своему слову. По ее приказу молодой хан был тайком удавлен в крепости. Эта весть вывела из себя гызылбашских старейшин.

-Это неслыханно! Нас, аксакалов, в грош не ставят!

-Как ей после этого верить?

-Зарвалась!

-Надо идти к шаху...

-Верно.

-Но и шах под ее дудку пляшет...

-Пора и своим умом жить.

-Мы, гызылбаши, возвели его на престол.

-Пусть вспомним, как правили его отец... его дед...

-Ладно, - хозяин дома, доводившийся близкой родней шаху, подвел итог.

-Я пойду к шахиншаху и сообщу о желании эмиров увидеться с ним.

Добронравному Мусеиб-ханеу все доверяли. Раньше он не вмешивался в свары между двором и вотчинами. Но и его возмутило самоуправство и бесчинство шахбану. До него дошли слухи и о том, что между Хейраниса-бейим и недавно убитым Адилем Гиреем якобы существовали амурные отношения. Мусеиб=хан, как человек обстоятельный и рассудительный, не был склонен верить подобным сплетням, хотя и не питал особой приязни к шахбану. Знал, что она отважна, честолюбива, крута, но чтобы пасть до измены... Однако последние ее деяния, явное желание взять бразды правления в свои руки, подковерные игры и закулисные наущения, жертвой которых пали безвинные люди, переполнили чашу терпения. Итак, гызылбашские эмиры пришли к единому мнению. Быть может, впервые. И решили действовать сообща.