Анатолий Левандовский - Дантон

Король был усталым и растерянным. Он кивнул приветствовавшим его людям и быстро вошел в Ратушу.

Там он пробыл довольно долго.

Наконец растворилось большое окно, и повелитель Франции вновь показался народу. К шляпе короля была прикреплена трехцветная кокарда революции. Людовик кланялся направо и налево, точно картонный паяц. Все ожидали, что он скажет хоть несколько слов, но король так и не разжал губ.

Впрочем, восторженная толпа была готова все простить своему монарху. Люди забыли недавнее вероломство, жертвой которого чуть не стал Париж. Они верили, что король искренне примирился с революцией и признал все ее завоевания.

Правда, в тот же день стало известно, что братья Людовика XVI бежали за границу. Вскоре к ним присоединились многие другие аристократы. Господа придворные устремились из Франции, как крысы с тонущего корабля.

Но это в конце концов, полагал Дантон, тоже было не так уж плохо.

В ближайшие недели революция прошла победным маршем по всей стране. Повсюду поднялся простой народ. Страсбург и Реймс, Руан и Бордо, Лион и Марсель, как и десятки их младших братьев, активно восприняли пример Парижа.

Народное движение в городах приводило к падению старых властей и замене их новыми, выборными органами. Возникали местные подразделения национальной гвардии.

Но выборные муниципалитеты, как и в Париже, становились достоянием крупной буржуазии, а национальная гвардия превращалась в армию той же буржуазии, противостоящую не только абсолютизму, но и городской бедноте.

В июле – августе Франция запылала пожарами крестьянских восстаний.

Вооружась чем попало, мужики, пробудившиеся от векового сна, громили замки и усадьбы, прекращали выполнение феодальных повинностей, кое-где арестовывали и даже убивали своих господ.

Начинался «великий страх». Дворяне массами бежали из поместий.

Крупная буржуазия, не мешкая, направила в деревню отряды национальной гвардии.

Учредительное собрание приняло все меры к тому, чтобы в нужный момент остановить движение.

Так начался раскол третьего сословия.

До июля 1789 года податные казались едиными. Народ и буржуазия выступали совместно против абсолютизма и привилегий.

Народное восстание заставило крупную буржуазию резко изменить образ действий. Утвердившись с помощью революции у власти, она поспешила закрепить эту власть за собой и постаралась наложить узду на революцию.

Богатые собственники начали первые карательные действия против тех, кто дал им силу.

А народ?

Народ еще не потерял веры ни в короля, ни в своих собратьев по сословию. Народ думал, что завоевал свободу, не видя, что это лишь тень свободы.

Но глаза народа также вскоре должны были раскрыться. Первым симптомом этого стала жестокая борьба между Ратушей и дистриктами Парижа, особенно обострившаяся с осени 1789 года.

Жорж Дантон оказался не с теми, кто захватил власть.

Новые господа были ему друзьями еще в меньшей мере, чем старые.

В августе – сентябре Дантон выступает с пламенными призывами и продолжает борьбу с Ратушей. Авторитет его у кордельеров продолжает возрастать. Но теперь он уже действует не как капитан национальной гвардии. С господином Лафайетом ему не по пути. Жорж оставляет свой военный мундир и занимает кресло председателя революционного дистрикта.

Слово «кордельеры» становилось едва ли не самым популярным в Париже.

Одним оно внушало страх. Другие произносили его с надеждой. Оно превращалось в символ, оно звучало как призыв, как набатный колокол восстания.

А между тем еще год назад это слово ни в ком не возбуждало ровно никаких эмоций. Ибо обозначало оно всего-навсего имя одного из монашеских орденов, одной из церковных корпораций, столь многочисленных в старой Франции.

Что же вдохнуло в древнее слово новый смысл? Что сделало его знаменем?

Ответ дал бы любой парижский мальчишка:

– Революция! Только революция!

Накануне созыва Генеральных штатов столица была разделена на шестьдесят избирательных округов – дистриктов. Дистрикты не прекратили деятельности и после выборов, а их граждане объявили свои заседания непрерывными.

Новые округа нуждались в новых названиях.

Их стали именовать по историческим памятникам или иным достопримечательностям, известным каждому.

Таким-то образом обширный район города, составлявший часть Люксембургского квартала и группировавшийся вокруг средневекового Кордельерского монастыря, окрестили дистриктом Кордельеров. А кордельерами с маленькой буквы стали называть его население.

Население это было пестрым, шумным и строптивым.

Рабочий люд дистрикта – кто не знал его? Не эти ли кордельеры-труженики, кордельеры-борцы, верные союзники Сент-Антуанского предместья, первыми поднялись в славные июльские дни? Не они ли шли в первых рядах на штурм Бастилии?

А интеллигенция кордельеров? Актеры Французского театра, типографы, издатели, журналисты, адвокаты – не их ли видели среди самых буйных агитаторов Пале-Рояля?

Про дистрикт говорили: он обладает своим Демосфеном – в лице Дантона, своим Тацитом – в лице Демулена, своими Корнелем и Мольером – в лице драматурга Мари Жозефа Шенье и комедиографа Фабра д'Эглантина.

Да, в талантах здесь не было недостатка. Многие люди будущего, те, кому предстояло стать известными публицистами, ораторами, лидерами партий, революционными генералами и администраторами, начали свою гражданскую жизнь именно в этом дистрикте.

Каждый день после окончания работы к улице Кордельеров направляются группы людей. У ограды церкви они сливаются в толпу. Церковь наполняется народом. Ее узкие окна почти не дают света, и вскоре под каменными сводами зажигаются десятки факелов. Становится чуть светлее: теперь можно разглядеть мощный торс председателя и догадаться, кто сейчас ораторствует на самодельной трибуне.

Как шумливы, как бурны эти заседания! В разгаре полемики ораторы не щадят друг друга. Но вот что знаменательно: кордельеры всегда приходят к единому решению.

О чем же здесь спорят и что решают?

Кордельеры по собственному почину устанавливают регламентацию продажи муки в своем округе – пусть другие берут с них пример! Они проводят твердый курс ассигнатов. А кто не помнит, как председатель Дантон своею властью задержал несколько телег серебра, которое воротилы из Учетной кассы при попустительстве Ратуши пытались вывезти из Парижа!

Но экономика – это лишь одна сторона дела. Нужно упорно и непрерывно бороться со старой и новой аристократией, за права народа. Нужно давать постоянный отпор Байи, Лафайету, правым лидерам Учредительного собрания – всем тем, кто топчется на месте или хочет повернуть назад. Нужно добиваться, чтобы Декларация прав, принятая в августе, не оставалась пустым звуком.