Анатолий Левандовский - Дантон

И вот, не дожидаясь решений Ассамблеи, собрание дистрикта действует на свой страх и риск, действует как свободная законодательная власть.

Оно проводит решение об «императивных мандатах»: отныне любой уполномоченный дистрикта ответствен перед своими избирателями, и в случае, если не оправдает их доверия, может быть отозван с занимаемого поста.

Оно наделяет артистов, составляющих немалую часть населения квартала, всеми гражданскими правами, которых лишал их старый режим.

Оно берет под свою защиту свободу прессы: не один журналист был обязан собранию кордельеров своим освобождением из тюрьмы, куда упрятали его подручные господина Байи.

Оно борется с контрреволюционерами и бдительно следит за действиями городских властей, и если, например, барону Безанвалю, одному из главных виновников пролития крови 12 июля, не удалось избежать ареста, то в этом опять-таки заслуга доблестных кордельеров.

Учредительное собрание и Ратуша в тревоге. Новые корифеи Коммуны выбиваются из сил, чтобы обуздать неугомонных. Но, увы, это не так-то просто сделать!

Дистрикт своей демократичностью подает пример всей стране. Здесь почтенные буржуа не чураются простых людей, здесь сам господин Дантон охотно пожимает руку захудалому подмастерью. Единство кордельеров создало своего рода государство в государстве, маленькую кордельерскую республику, которая имела свою Ассамблею, издавала свои декреты, бросая вызов всему миру, и в первую очередь новым временщикам Парижа – Лафайету и Байи:

– Нет, уважаемые господа! Не надейтесь! Революция еще далеко не закончилась, она только начинается!

С начала осени призрак голода навис над столицей.

Это казалось странным: урожай года вовсе не был плохим. Зерна собрали много, мельницы работали в полную нагрузку, и вот поди ж ты…

Кто нес вину за создавшееся положение? В чем его причина? В нерасторопности новых властей или в нерадивости прежних чиновников? Или, быть может, зерно и продукты придерживали сеньоры, желавшие уморить революцию голодом?

Богатые буржуа и аристократы ни в чем не испытывали недостатка. Во дворцах вино по-прежнему лилось рекою, пиры, казалось, становились еще великолепнее.

И, поглядывая сквозь хрусталь бокалов на взбудораженную голодом улицу, благородные господа говорили с издевкой:

– Прежде был один король, и хлеба всем доставало; теперь оборванцы заполучили тысячу двести королей – пусть просят хлеба у них!

Простые люди Парижа действительно связывали все свои беды с отсутствием короля.

Почему он сидит в Версале? Да еще и держит с собой, вдали от столицы, всю Ассамблею? Он окружен продажными слугами и ничего не хочет знать о народном горе. Придворные холуи скрывают от монарха народные беды да тайно творят измену, вот отсюда и голод! Да только ли один голод?..

И в очередях все чаще и чаще можно было услышать:

– Эх, сюда бы главного пекаря!

– Пекаря, пекариху и пекаренка – в Париж!

– Добудем короля – будем с хлебом!

Революционный инстинкт снова не изменил народу.

Мысль о необходимости водворить короля и Собрание в Париже, стихийно складывавшаяся в умах ремесленников и рабочих, не была пустой блажью. И хотя парижане не знали всего происходящего в королевской резиденции, они давно уже догадывались о многом.

А действительность была хуже всех догадок.

После июльских дней двору пришлось на время стихнуть и внешне примириться с новым порядком. Но в глубине души ни монарх, ни его клевреты и не помышляли о мире. Как ни ласкала крупная буржуазия Людовика XVI, как ни заигрывала с ним, он не испытывал к ней ничего, кроме ненависти и отвращения. Монарх «божьей милостью» не мог переносить опеки со стороны податных, самодержец, воспитанный в вековых традициях абсолютизма, не желал быть королем во благо «чумазых».

Мысль о реванше ни на минуту не оставляла вчерашних господ.

Забыв уроки прошлого, двор решил еще раз попытать счастье.

В то время как Париж наводнялся контрреволюционными листовками, авторы которых стремились запугать парижан и восстановить их против Учредительного собрания, в северо-восточных районах Франции, между Версалем и Мецем, тайно расквартировывались отборные воинские части. В самом Версале разместились лейб-гвардейский Фландрский полк и отряды Швейцарской гвардии.

Завершив концентрацию сил, заговорщики рассчитывали, разогнать Учредительное собрание и окружить Париж верными себе войсками.

Дальнейшее представлялось делом несложным.

Но самонадеянность двора приоткрыла завесу несколько раньше, чем подготовка была закончена.

Первого октября в большом зале Версальского дворца король дал банкет в честь офицеров Фландрского полка. Банкет превратился в контрреволюционную манифестацию. Приветствуя короля, королеву и маленького наследника престола, лейб-гвардейцы топтали трехцветные кокарды революции и выкрикивали проклятия по адресу мятежного Парижа. Подверглось оскорблению и национальное знамя. Переполненные вином и верноподданническими чувствами, офицеры громко и хвастливо кричали о своих планах.

Полностью скрыть происшедшее было невозможно.

Впрочем, двор в своем ослеплении к этому особенно и не стремился.

Париж, как и в июле, отреагировал немедленно. И первым сказал свое слово дистрикт Кордельеров.

Вечером 3 октября в кордельерской церкви было особенно людно.

Председательствовал Дантон.

Трибун был гневен. Он говорил в полный голос, и казалось, своды старой церкви не выдержат этого грома. Он увлек Собрание, его энтузиазм передался другим, его речь вылилась в яркий манифест, который был тут же утвержден и на следующий день распространился по всей столице.

Это был призыв к походу на Версаль.

– …Пекаря, пекариху и пекаренка – в Париж! Добудем короля – будем с хлебом! А опоздаем – не только останемся без жратвы, но и погубим дело революции!..

Ранним утром 5 октября все пришло в движение.

Дистрикт Кордельеров бурлил.

Рабочие, ремесленники, их жены, актрисы и рыночные торговки – все собирались в отряды.

По рукам ходили свежие листки «Друга народа» – газеты Марата.

Люди читали:

«…Нельзя терять ни минуты. Все честные граждане должны собраться с оружием в руках; нужно послать сильный отряд, чтобы захватить порох… Каждый дистрикт должен взять пушки из Ратуши…»

Полезный и своевременный совет!

Толпа женщин и рабочих осадила Ратушу. Попробуй не пусти! Вломились прямо на заседание совета Коммуны. Испуганные советники повскакивали с мест. Многие не могли сдержать трепета.

Раздались презрительные свистки.

– Чего тут с ними болтать! Разве не видишь, все они трусы и не могут постоять за себя?