Василий Сиповский - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

См. 1-ую часть ІІ-го вып. моей "Исторіи русской словесности", стр. 192.

Въ обѣихъ пьесахъ соблюдено толъко единство времени: дѣйствіе пьесъ совершается въ одинъ день.

Напр. въ древней комедіи: "Хвастливый воинъ", «Паразитъ», «Матрона» и пр. въ псевдоклассической «Петиметръ», «Субретка», "Лицемѣръ", «Хвастунъ». Самое названіе ролей, до сихъ поръ удержавшееся въ театрѣ ("первый любовникъ", "комическая старуха", «резонеръ», "ingênue", "благородный отецъ" и пр.) — наслѣдіе псевдоклассической эпохи.

Въ г. Устюжну пріѣхалъ какой-то авантаристъ, выдалъ себя ва ревизора и обобралъ чиновниковъ.

Тамъ представленъ былъ, по мнѣнію Гоголя, «уголокъ» Россіи, — здѣсь вся Россія, хотя и "съ одного бока".

См. стр. 131.

Вѣроятно, это сильнѣе всего замѣчалось въ сожженной части "Мертвыхъ Душъ", о которой самъ Гоголь говорилъ, какъ о неудачной вещи.

Исторія Плюшкина, Тентетникова, исторія жизни русскихъ мужиковъ (см. чтеніе Чичиковымъ списка именъ купленныхъ имъ крестьянъ). Въ уста Муразова онъ вкладываетъ объясненіе, почему интересна исторія человѣка. Строгому генералъ-губернатору Муразовъ говопритъ: "…Если не примешь во вниманіе и прежнюю жизнь человѣка, если не разспросишь обо всемъ хладнокровно, a накричишь съ перваго раза, напугаешь только его, — да и признанія настоящаго не добьешься; a какъ съ участіемъ его разспросишь, какъ братъ брата, — самъ-съ все и выскажетъ… Затруднительны положенья человѣка, ваше сіятельство, очень, очень затруднительны. Бываегь такъ, что кажется кругомъ виноватъ человѣкъ… a какъ войдешь, — даже и не онъ… Такое гуманное отношеніе къ каждому человѣку рекомендуетъ Гоголь въ письмѣ къ "занимающему важное мѣсто" ("Выбранныя Мѣста"). Отсутствіе этого гуманнаго вниманія осудилъ онъ въ "Шинели' — въ той сценѣ, когда "значительное лицо" накричало на Башмачкина.

"Какъ же не защищать человіка, когда знаю, что онъ половину золъ дѣлаетъ отъ грубости и невѣдѣнія?" ("Мертв. Души", слова Муразова).

У него и стиль особенный выработанъ для того, чтобы разговаривать съ «толпой». Этотъ стиль отличается кудрявой витіеватостью, заимствованною изъ старыхъ авантюрныхъ романовъ XVIII в.: тамъ, обыкновенно, выводятся добродѣтельные герои, гонимые судьбой. Когда Чичиковъ сравниваетъ себя съ «ладьей», носимой по волнамъ житейскаго моря, говоритъ о томъ, что онъ "гонимъ за правду", пострадалъ отъ людской злобы, — мы невольно представляемъ себѣ этихъ романическихъ героевъ, и это впечатлѣніе, въ глазахъ провинціаловъ, которые еще въ началѣ вѣка (дѣйствіе романа происходитъ въ началѣ XIX вѣка, еще при жизни Наполеона I) дочитывали старые романы, — очевидно, очень пріятное. Людей болѣе образованныхъ, Тентетникова, Платонова, оно только изумило. Впрочемъ, въ разговорѣ съ Мурановымъ Чичиковъ не прибѣгаетъ къ помощи этого «поэтическаго» стиля, который такъ расположилъ въ егопользу Манилова и губернскихъ дамъ.

Ср. разсужденія Костанжогло о "долгѣ" помѣщиковъ, рѣчь генералъ-губернатора о долгѣ чиновниковъ, Муразова — о долгѣ человѣка.

Его желаніе нарисовать идеальную русскую дѣвушку въ лиц? Улиньки не удалось, — но, вмѣсто него, эту задачу разрѣшил Тургеневъ, Островскій, Толстой и др.

Ср. попытку Москвы XVI в. улучшить жизнь очищеніемъ жизни въ духѣ старины.

Онъ отмѣтилъ беззаботность, способность не задумываться долго надъ затрудвеніями, способность вѣрно угадывать инстинктомъ то, чего не хватаетъ вслѣдствіе незнанія, размашистость натуры и добродушіе, способность ругаться отъ всего сердца, нелюбовь сознаться въ своихъ грѣхахъ, способность сильно и мѣтко выражаться, гостепріимность русскаго человѣка, разгульность и способность съ грустью задуматься надъ жизнью, неспособность дѣлать дѣло путемъ общественной работы, способность жить заднимъ умомъ, любовь къ широкимъ, захватывающимъ настроеніямъ (быстрая ѣзда), донкихотство русскаго человѣка, способность увлекаться утопіей, потребность въ постоянномъ побужденіи извнѣ.

Гоголь послѣ характеристики Чичикова задаетъ читателю вопросъ: "А кто изъ васъ, полный христіанскаго смиренія, не гласно, a въ тишинѣ, одинъ, въ минуты уединенныхъ бесѣдъ съ самимъ собою, углубитъ во внутрь собственной души сей тяжелый вопросъ: "а нѣтъ ли и во мнѣ какой-нибудь части Чичикова?".

"Да полно, точно ли Коробочка стоитъ такъ низко на безконечной лѣстницѣ человѣческаго совершенствованія? Точно ли такъ велика пропасть, отдѣляющая ее отъ сестры ея, недосягаемо огражденной стѣнами аристократическаго дома…".

"Онъ вездѣ между нами и, можетъ быть, только ходитъ въ другомъ кафтанѣ; но легкомысленно-непроницательны люди, и человѣкъ въ другомъ кафтанѣ кажется имъ другимъ человѣкомъ".

Напр. изъ большихъ списаній интересны: лѣсъ Пѣтуха, садъ Плюшкина, садъ Платонова, мѣстоположеніе усадьбы Тентетникова, деревни Манилова, Собакевича, Плюшкина, Тентетникова…

Напр. трактиръ, въ которомъ остановился Чичиковъ, харчевня, гдѣ онъ встрѣтился съ Ноздревымъ, базаръ въ Москвѣ въ Щепномъ ряду, канцелярія, губернскій балъ, игра чиновниковъ въ карты.

"И долго еще опредѣлено мнѣ чудною властью идти объ руку съ моими страшыми героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный міру смѣхъ и незримыя, невѣдомыя слезы! И далеко еще то время, когда инымъ ключомъ грозная вьюга вдохновенья подымется изъ облеченной въ святой ужасъ и въ блистаніе главы, и почуютъ, въ смущенномъ трепетѣ, величавый громъ другихъ рѣчей!"… "Но… можетъ быть, въ сей же самой повѣсти почуются иныя, еще доселѣ небраныя струны, предстанетъ несмѣтное богатство русскаго духа, пройдетъ мужь, одаренный божественными доблестями, или чудная русская дѣвица, какой не сыскать нигдѣ въ мірѣ, со всей дивной красотой женской души, — вся изъ великодушнаго стремленіи и самоотверженія, и мертвыми покажутся предъ ними всѣ добродѣтельные люди другихъ племенъ, какъ мертва книга передъ живымъ словомъ! Подымутся русскія движенія!"

…"Предстанутъ колоссальные образы, двигнутся рычаги широкой повѣсти, раздастся далече ея горизонтъ, и вся она приметъ величавое лирическое теченіе".

Оттуда заимствовалъ Гоголь идею повѣсти о капитанѣ Копѣйкинѣ.

Гоголь могъ ошибаться въ пониманіи русской жизни, но это не уничтожаетъ и не умаляетъ «сознательности» его отношеній.