Юрий Берёзкин - Инки. Исторический опыт империи

Возвращаясь к проблеме империй и учитывая все сказанное, приходится заключить, что чисто формальная смена идеологических установок не способна преобразить общество столь радикально, как нам бы того иногда хотелось, и что сам по себе отказ от ленинизма или маоизма, сведенный к забвению или осквернению сакральных в недавнем прошлом текстов и символов, еще отнюдь не обеспечивает перехода к демократии и правовому государству. Становление гражданского общества требует преодоления глубинных стереотипов сознания, изменения существенных черт национальной психологии целых народов.

Уже говорилось, что самые первые, древние, империи - в их числе инкская - не могли возникнуть немедленно после того, как для формирования подобных крупных централизованных государств сложились хозяйственные предпосылки - для вызревания новых систем управления требовалось время. В таком же подготовительном периоде нуждаются, разумеется, и новые политические институты «постимперской» эпохи, хотя возможность заимствования опыта более развитых стран способна этот срок существенно сократить. В любом случае речь идет лишь о поиске конкретных путей и способов преобразования общества, тогда как магистральное направление развития представляется достаточно очевидным. Достигнутый уровень технологии и масштабы воздействия человека на окружающую среду оказались в разительном и опасном несоответствии механизму принятия решений в обществе. У тех, кто правит империями, не остается другого выхода, кроме как, проведя быстрые и коренные реформы, ликвидировать данную форму государственности. Альтернатива такому решению в лучшем случае - массовая гибель значительной части населения имперских государств в ходе экологических и социальных катаклизмов, разрушение цивилизованных форм жизни в пределах целых регионов планеты (в прошлом примерно подобным образом завершился цикл существования гигантских империй типа Римской или Ханьской). Худший, а в случае продолжения экспансионистской политики неизбежный, вариант - ядерная война.

На протяжении долгих десятилетий определяющей и важнейшей категорией советской исторической науки оставались понятия «строя», «формации», «способа производства», последовательная и закономерная смена которых и составляет, с точки зрения марксизма, главное содержание исторического процесса. За основу различий между формациями принимались отношения внутри производственных коллективов - первобытной общины, рабовладельческой латифундии, феодального поместья, капиталистической фабрики. Что же касается более крупных общностей и структур, то они не то чтобы абсолютно не принимались в расчет, но рассматривались как нечто производное от господствующей формы собственности, вторичное, несамостоятельное, как простая сумма составляющих элементов, что, пожалуй, противоречит даже и самому диалектическому материализму, требующему учета всех связей между частями целого. Такой подход был характерен, к сожалению, не только для официальной, «разрешенной» идеологии, но в той или иной мере и для исторического мышления всего советского общества. В результате это мышление, столкнувшись сейчас с крушением ряда привычных, простых и зачастую психологически удобных стереотипов и пытаясь создать для себя новую целостную картину, оказывается порой в тупике, решая ложные, несуществующие проблемы и используя неадекватную реальности систему понятий. В свое время такой надуманной (и, естественно, неразрешимой) проблемой оказался пресловутый вопрос об «азиатском способе производства» (что он собой представляет и есть ли вообще, так и осталось неясно). К числу аналогичных, лишенных ясного и конкретного содержания и потому ненаучных по сути дела понятий, относится и расхожее понятие «социализма» - в противопоставлении «капитализму», т. е. тому современному обществу, которое в действительности, проделав более чем вековой путь со времен Маркса и Энгельса, неплохо обеспечивает основные права человека на жизнь, свободу и стремление к счастью и довольно успешно, если угодно, осуществляет принцип «От каждого по способностям, каждому по труду».

Специфические характеристики общества, возникшего в СССР, а затем и в других коммунистических странах, определяются прежде всего не локальными производственными отношениями внутри отдельных коллективов, а существующей в масштабах всего государства в целом (при фактически едином собственнике и распорядителе - том же государстве) системой управления, организации, контроля, отчуждения продуктов труда и распределения жизненных благ - системой имперской, командно-бюрократической. Созданная однажды, она уже сама установила отвечавшие ее требованиям отношения на местах, и изменить эти отношения невозможно, предварительно не изменив основ и сути общегосударственной структуры. Тот факт, что тоталитарная система возникла не только в крупных империях, но и в некоторых небольших однонациональных государствах, не меняет существа дела: большинство государств меньшего ранга прямо или косвенно подчинялось крупным, оказываясь на положении окраинных имперских провинций. В ряде случаев утверждению командно-бюрократических методов централизованного управления (вместе со всеми соответствующими политическими и прочими институтами) содействовали не только давление (хотя бы одно лишь идеологическое) имперской сверхдержавы, но и внутренние закономерности развития государственности в отсталых, архаических обществах. Даже и сейчас можно было бы ожидать образования новых, «молодых» империй в отдельных областях «третьего мира», если бы экономика соответствующих государств не была столь сильно зависима от внешних связей, а попытки захвата чужих территорий не пресекались усилиями мирового сообщества. Легко вообразить, например, какой ценный вклад в практику тоталитаризма еще внес бы в иных обстоятельствах Саддам Хусейн - багдадский халиф-«социалист», потративший ресурсы одной из самых богатых стран мира на создание чудовищной военной машины и не остановившийся ни перед геноцидом собственного народа (не говоря уже о чужом), ни перед глобальной экологической диверсией.

В заключение остается заметить, что при всем нарастающем ускорении темпа истории и в наши дни несомненно протекают процессы, которые современники фактически не в состоянии правильно оценить, а быть может, и наблюдать, отдавая себе в них ясный отчет. Пусть будущие исследователи определят, если, конечно, сочтут это нужным, имели ли события XX века отношение к переходу от какой-то одной общественно-экономической системы к другой. Те же изменения, которые очевидны для нас самих, касаются прежде всего эволюции форм управления большими коллективами людей. Мы вполне способны осознать необходимость отказа от имперской формы управления, ставшей особенно одиозной в своем доведенном до своеобразного совершенства тоталитарном варианте. И здесь немалую ценность представляет опыт всех более ранних «мировых государств». Если учитывать его, становится более понятным содержание происходящих процессов, а следовательно, и переход к более гуманным и эффективным формам общественного устройства может быть осуществлен менее болезненно.