Гельмут Хёфлинг - Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима

Чуть позднее Оппианик разошелся с изменившей ему женой Сассией, а затем умер при таинственных обстоятельствах. Подозрение в отравлении мужа пало на вдову, решившую поэтому лично провести расследование всех обстоятельств смерти бывшего супруга. У врача, лечившего Оппианика, она купила раба Стратона и подвергла пыткам его, а также собственного доверенного раба и вытребованного ею специально для этого случая Никострата, раба ее приемного сына, ибо именно он, как говорили, сообщил хозяину о похождениях Сассии. В присутствии верных друзей умершего и их жен рабов дважды подвергли пытке, которая оказалась столь жестокой, что присутствующие были вынуждены прервать палача. Несмотря ни на что, жертвы никаких показаний не дали.

После этого Сассия подарила рабу Стратону лавку для продажи лекарств в городе Ларине, где жила сама, ибо у своего прежнего господина, врача, он обучился его искусству. По мнению Цицерона, она хотела одарить раба за его молчание.

Еще через три года Стратон вместе с сообщником убил двух спящих рабов Сассии и тела их бросил в пруд. Однако целью его преступления было не убийство, а шкаф, в котором Сассия хранила деньги и ценные вещи. Стратон распилил его и поживился содержимым.

Долгое время все были убеждены в том, что обворовали Сассию два раба, убитые Стратоном. Однако все преступление предстало в совершенно ином свете, когда вдруг стало известно, что Стратон во время одной распродажи купил именно такую пилу, которой был распилен злополучный шкаф.

Подозрение пало наконец на действительных виновников, и испуганный мальчик — соучастник Стратона — признался как в двойном убийстве, так и в краже со взломом. Стратон был закован в цепи, после чего в доме Сассии началось чудовищное расследование.

Старая ненависть против Никострата, раба умершего мужа, вновь вспыхнула в ней, и она без всякого повода подвергла его пыткам. Сначала молодой хозяин дома отказывался предать верного своего раба столь ужасной судьбе, однако после того, как Сассия пригрозила ему лишением наследства, «он выдал жестокой женщине своего преданного раба — не для допроса, а прямо на мучительную казнь». На этот раз единственным свидетелем допроса стал лишь любовник Сассии, никто же из «приличных» людей не пожелал присутствовать при отвратительных издевательствах. Чтобы Стратон не болтал слишком много, Сассия приказала вырвать ему язык, а затем распять.

Криминальная хроника города Ларина, от которой кровь леденеет в жилах, показывает, в какой мере древнеримская семья представляла собой замкнутый мир, своего рода государство в государстве. Хозяин дома был прокурором, судьей и палачом одновременно, и закон не вмешивался в семейные дела, даже если господин или раб совершал самые чудовищные преступления.

Раб, постоянно слыша угрозы в свой адрес, снося порку, оковы и иные наказания, неизбежно должен был прийти к мысли об улучшении своего положения. Самым простым способом освобождения из нужды этим страдальцам должно было казаться бегство. Бегство рабов было настолько обычным делом, что слово «fugitivus», т. е. беглец, стало обычным ругательством в отношении рабов.

Римляне же со своей стороны принимали всевозможные меры для того, чтобы сделать бегство невозможным. Всякому приютившему беглеца грозила жестокая кара. Беглому рабу оставалось лишь просить хозяина о милости через его друга или же, в более поздние времена, припасть к статуе императора, считавшейся прибежищем для беглецов.

Как сообщает Тацит в своих «Анналах», сенат также принужден был заняться тем, «на что многие жаловались лишь в тесном кругу друзей. Все чаще случалось, что последние негодяи, прикасаясь к изображению Цезаря, безнаказанно поносили честных людей и возбуждали против них ненависть; стали бояться даже вольноотпущенников и рабов, когда те бранили своего патрона или хозяина или угрожали ему расправой. И вот сенатор Гай Цестий выступил с речью, в которой сказал, что «хотя принцепсы подобны богам, но и боги прислушиваются лишь к справедливым просьбам молящихся и никто не укрывается в Капитолии или в других храмах Рима, чтобы, пользуясь этим убежищем, совершать преступления. Законы полностью отменены и повержены…»».

Если же рабу все-таки удавалось бежать, то он отнюдь не мог быть уверен в том, что обрел наконец долгожданную свободу. Дело в том, что поимкой его занимались не только специально выделенные хозяином преследователи, но и официальные власти. Если беглеца удавалось схватить, то на лбу или же на руках и ногах его выжигались специальные клейма, чтобы отметить его как беглого. Кроме того, ему обривали голову и брови. Также пойманным беглецам надевали на шею металлический ошейник с выгравированной на нем соответствующей надписью, а также указанием имени и места жительства владельца, так что при следующей попытке найти его и возвратить хозяину было гораздо легче. Из надписей на ошейниках до нас дошли следующие:

«Держи меня, чтоб я не сбежал!»

«Если ты вернешь меня моему господину Зонину, то получишь солид», т. е. золотой.

В наказание пойманный раб мог быть отправлен на арену, где он чаще всего участвовал в травле зверей, или же приговорен к смертной казни, порой приводившейся в исполнение с особой жестокостью.

Если же раб пытался отомстить хозяину, что также случалось достаточно часто, то за смерть господина должны были расплачиваться все рабы, жившие с ним под одной крышей, постольку, поскольку они не предотвратили убийства и не сообщили о его подготовке. Римляне рассматривали любого раба в качестве врага, поэтому считали, что коллективные наказания являются наилучшей защитой от постоянно исходящей от него опасности.

Обычной смертной казнью, применявшейся в древности к рабам, было распятие на кресте, отмененное лишь христианскими императорами, не желавшими осквернять символ спасения — крест, на котором умирал Иисус Христос. Сначала на шею осужденного надевалась деревянная колодка — furca (фурка) или patibulum (патибулум), и уже после этого его гнали ударами плетей на место казни.

Первоначально фурка не была орудием пытки, а представляла собой вилкообразное приспособление, соединявшее переднюю ось телеги с дышлом. О том, как она использовалась в том качестве, которое интересует нас, повествует Плутарх в своем жизнеописании римского патриция Кориолана, в 488 г. до н. э. возглавившего поход вольсков на Рим:

«Кто-то отдал своего раба другим рабам с приказанием гнать его, бичуя, по форуму, и затем убить. Исполняя его приказания, они стали бить его. От боли он начинал извиваться и делал, в мучениях, разного рода неприличные движения. Случайно сзади двигалась религиозная процессия. Многие из участников были недовольны, видя тягостную сцену; но никто не перешел от слов к делу — все ограничились бранью и проклятиями лицу, приказавшему наказать другого так жестоко. Дело в том, что тогда с рабами обращались крайне мягко, — сами хозяева работали и жили вместе с рабами, поэтому поступали с ними не так строго, снисходительнее. Большим наказанием для провинившегося раба считалось одно то, если его заставляли надеть на шею деревянную рогатку, которой подпирают дышло телеги, и ходить с ней по соседям, — к тому, кто на глазах других нес подобного рода наказание, никто уже не имел доверия. Его звали «фурцифер» — «фурка», по-латыни значит подпорка или вилы».