Дэвид Ирвинг - Разгром конвоя PQ-17

Однако, вопреки утверждениям официального историка, [22] Автор имеет в виду С. Роскилла. — Прим. ред. Черчилль в то время не знал, что фатальное решение о рассредоточении конвоя фактически было принято сэром Дадли Паундом. Аллен рассказал мне: «Когда однажды утром в 1949 году я сказал ему <���Черчиллю>, что в результате просмотра некоторых официальных документов, а также из бесед с офицерами морского штаба мне стало ясно, что за решения относительно конвоя PQ.17 ответствен Паунд, я увидел на его лице боль и огорчение: он, оказывается, не знал об этом». В мемуарах Черчилля Аллен написал:

«Секретность приказов, посылаемых с ведома первого морского лорда, настолько строго охранялась адмиралтейством, что о действительно имевших место фактах мне стало известно только после войны».

Как бы будущие историки ни истолковали их, влияние приказов адмиралтейства на события в Баренцевом море было абсолютно необратимым. Вскоре после этих событий контр-адмирал Гамильтон писал адмиралу Тови: «Хотя я никоим образом не стремился к бою с „Тирпицем“, казалось весьма вероятным, что мне не удастся избежать его. Очевидно, „Кеппел“ оценил обстановку так же; переданные им намерения, как и одобрение мною идеи присоединения эсминцев сил охранения к крейсерам, основывались исключительно на этой оценке. Рассредоточение конвоя в водах, кишащих немецкими подводными лодками и доступных авиации противника, могло означать только одно: непосредственную угрозу атаки надводных кораблей противника. В этих условиях казалось бесспорным, что эсминцам гораздо целесообразнее быть рядом с теми силами, которым угрожала такая атака, а не следовать рассредоточенными вместе с судами конвоя».

Гамильтон указал далее на то, что он позаботился, чтобы с конвоем остались двенадцать противолодочных кораблей, несмотря на предложение Брума об отзыве их: «Решение о присоединении к своим силам эсминцев я принял без малейших колебаний».

Адмирал Тови четко заявил в своем докладе адмиралтейству, что, по его мнению, и Гамильтон, и Брум действовали неблагоразумно: «Формулировки радиограмм с приказом крейсерским силам отойти, а конвою рассредоточиться были таковы, что командующий силами ближнего прикрытия Гамильтон имел все основания прийти к заключению, что атака „Тирпица“ неизбежна», — согласился Тови. Он добавил, что в этих условиях действия Гамильтона, приказавшего эсминцам охранения конвоя присоединиться к крейсерам, он, Тови, считает правильными. «Однако, отойдя от конвоя и не получив дальнейшей информации, подтверждающей впечатление, что „Тирпиц“ находится в непосредственной близости, Гамильтон, как я полагаю, должен был отпустить эсминцы и дать им указание присоединиться к конвою. Их роль в борьбе с подводными лодками, даже в условиях, когда суда рассредоточены, была бы существенной, и если бы появились линейные корабли противника, эсминцы могли бы причинить им существенный урон и беспокойство, особенно в условиях плохой видимости».

Черчилль также отразил эту критику в своих мемуарах: «…к сожалению, — пишет он, — эсминцы из сил охранения конвоя тоже отошли». Капитан 3 ранга Брум, удрученный и встревоженный возможными подозрениями, что он так или иначе виновен в этом, написал в ответ: «Это заявление способно создать впечатление, что миноносные силы находились перед свободным выбором: остаться с конвоем или отойти с крейсерами. Отход эсминцев, находившихся под моим командованием, вовсе не является случайной неудачей; это произошло в результате прямого приказа адмиралтейства рассредоточить конвой. Этот приказ мог быть оправдан только близостью противника, а такая обстановка диктовала мне необходимость находиться со своими эсминцами рядом с крейсерами». [23] В книге «Дайте сигнал!» («Make a Signal») на стр. 149 Брум пишет: «Как правильно рассредоточить конвой, объясняется в „Своде сигналов“, но ни в этом руководстве, ни в каком-либо другом документе не объясняется, как сосредоточить конвой, если он рассредоточен». Ссылаясь на злополучные радиограммы адмиралтейства, он с чувством гнева добавляет: «Беспроволочный телеграф, изобретенный человеком сорок лет назад, для конвоя PQ.17 появился, по-видимому, слишком рано». — Прим. автора.

Когда Брум понял, что произошла роковая ошибка, он изменился в лице. B течение всего периода поспешного возвращения в Лондондерри это был совершенно надломленный человек.

Во время этого поспешного отхода на запад Гамильтон и его офицеры по-прежнему считали, что «Тирпиц» находится в море и, идя позади них, приближается к судам конвоя. Весь личный состав на кораблях все еще находился на своих местах по боевой тревоге, а корабли по-прежнему полным ходом неслись через туман, не обращая внимания на множество плавающих льдин и небольших айсбергов. Но пока ничего не произошло. События последних нескольких часов оказали на офицеров и матросов потрясающее воздействие: все они считали, что немецкие корабли вот-вот нападут на рассеянные по морю суда конвоя, а в это время боевые корабли союзников, на которых они служили, полным ходом отходят на запад! Вплоть до момента получения радиограмм адмиралтейства Гамильтон считал, что «Тирпиц» может появиться около конвоя самое раннее в полночь или — если с ним будет «Шеер» — не ранее 02.00 5 июля. Серия из трех радиограмм адмиралтейства — одна срочная и две весьма срочные — заставила Гамильтона предположить, что адмиралтейство получило в свое распоряжение «новую информацию», на которую намекало два часа назад, и что «Тирпищ», следовательно, находится в море в непосредственной близости от конвоя: «Я и действовал в соответствии с этим». Если Гамильтона не склонили бы к такому выводу, он, несомненно, задержал бы свои силы ближнего прикрытия на прикрывающей позиции до тех пор, пока конвой полностью не рассредоточился бы, и только после этого покинул бы его, и это было бы воспринято судами менее болезненно. «Я опасаюсь, — сказал он Тови двумя днями позднее, — что воздействие на моральное состояние людей было плачевным».

Так оно и было в действительности: офицер слабо вооруженного американского грузового судна «Джон Уайтерспун» записал в своем дневнике в тот вечер: «Получен приказ рассеять конвой. Невероятно, но нас бросили на произвол судьбы без защиты — некоторые суда не вооружены. На горизонте виднеются суда, идущие в разных направлениях. Некоторые идут в группах по два, по три судна. Мы идем одни…»

А как действовали двенадцать кораблей охранения, оставленных Брумом с конвоем?

Именно на них положился контр-адмирал Гамильтон, выразив уверенность, что по крайней мере часть судов конвоя будет обеспечена защитой.