Дэвид Ирвинг - Разгром конвоя PQ-17

Какими бы мотивами ни руководствовалось адмиралтейство, рассредоточивая конвой, Гамильтон понял теперь, что присоединение к крейсерам эсминцев капитана 3 ранга Брума ничем не оправдывалось и не послужило никаким целям.

О возвращении эсминцев к судам не могло быть и речи: к этому времени они были рассредоточены в районе площадью 7500 квадратных миль. Самое большое, что эсминцы могли бы сделать, — это защитить отдельные суда, если найдут их. Но запасы топлива на эсминцах к этому времени были уже на исходе. Гамильтон решил, что, поскольку существует вероятность наступательных действии английских линейных сил против немецких тяжелых, кораблей, возможно с участием авианосца «Викториес», самым полезным применением неудачливых эсминцев Брума будет их участие в этих действиях союзников. Рассудив таким образом, Гамильтон приступил в 11.30 к выполнению длительной программы пополнения эсминцами запасов топлива с крейсеров. В течение нескольких часов четыре эсминца из шести приняли топливо.

Капитан 3 ранга Брум тоже был озабочен осложнениями, вызванными отходом эсминцев от рассредоточенного конвоя, поэтому в утренние часы 5 июля он сообщил о своих переживаниях английскому адмиралу:

«Мои последние краткие указания судам конвои PQ.17 и остальным кораблям охранения были следующими: суда конвоя рассредоточиваются и следуют в русские порты; остальные корабли охранения следуют поодиночке в Архангельск; подводные лодки остаются для атаки, если противник появится до того, как конвой рассеется, затем действуют по указанию старшего офицера. „Паломарес“, несомненно, принял на себя старшинство, однако я чувствую, что, покинув таким образом свои замечательные корабли, я оставил их в беде. Докладывая об этих поспешных и недостаточных указаниях, я прошу поэтому, если необходимо, уточнить и дополнить их при первой к тому возможности».

Но в Баренцевом море никто не «принял на себя старшинства». За немногими упомянутыми нами исключениями, все суда и корабли охранения отходили на максимальной скорости, беспокоясь лишь о своей безопасности. Во второй половине дня 5 июля, испытывая все более усиливающееся предчувствие дурного, Гамильтон запросил Брума: «Имели ли вы какие-либо предварительные указания относительно действий кораблей охранения на случай рассредоточения конвоя? На каком основании вы считали, что эсминцы должны были отделиться и поступить в распоряжение командующего эскадрой крейсеров? Я лично полностью одобряю ваши действия».

По-видимому, ободренный последней фразой Гамильтона, Брум ответил: «Никаких указаний. Предложение присоединиться к вашим силам исходило лично от меня. На основании имевшейся у меня в то время скудной информации я считал, что предстоит бой с целью задержать противника, пока конвой рассредоточивается, и что наиболее эффективно эсминцы могут быть использованы, если они будут под вашим командованием». Этот сигнал Брума заканчивался следующей фразой: «Решение оставить остальные корабли охранения было для меня самым неприятным, и я готов в любое время возвратиться и собрать их». [27] После войны официальный историк (Роскилл) дал иное толкование этого сигнала Брума. Он написал: «Брум, с другой стороны, был уверен, что его эсминцам прикажут вернуться назад, чтобы защитить рассредоточенные суда, поскольку предсказывавшаяся угроза встречи с противником ослабла». Во второй половине дня 5 июля он сообщил адмиралу Гамильтону: «Я готов в любое время возвратиться назад», и это был «намек на то, что он хотел бы быть там, где ему предписывал быть долг». (Цитируется из доклада Брума, написанного им тремя днями позднее, когда он испытывал еще большую печаль, но был более благоразумным.) Правильно, конечно, что Брум в соответствии с практикой на флоте попадал в подчинение Гамильтона сразу же после присоединения к его эскадре и мог, следовательно, только «делать намеки». Однако полный текст сигнала Брума показывает, что он намекал на то, что хочет возвратиться и собрать свои корабли, ничего не сказав при этом о судах конвоя. Более подробно о действиях эсминцев см. в приложении 2 на стр. 369.— Прим. автора.

На двух американских крейсерах «отступление» огорчило моряков и ввело их в замешательство. «Что же это за верховное командование у нас, если, располагая такими мощными силами, оно не использует их?» — задавал вопрос лейтенант Фэрбенкс. «Что, англичане стали бояться выстрелов? Разве таким путем выигрываются войны?» Такие гневные вопросы задавались на американских крейсерах, «таково было настроение утром 5 июля». Капитан 1 ранга Хилл сидел на своем стуле на мостике «Уичиты», уставившись на спокойное теперь море. Он понимал, что экипаж испытывает чувство разочарования. Корабельная типография напечатала специальный выпуск газеты, поместив в ней серию радиограмм английского адмиралтейства и описание событий предшествующего дня. Передовая статья гласила:

«Никто не может обвинить нас в робости, как никто не может сказать про англичан, что у них кишка тонка. В конце концов, они воюют уже около трех лет; целый год они боролись одни, без союзников, без подготовленной армии, без достаточного вооружения. Их флот разбросан по всем семи морям мира. Тот, кто видел английский народ в Лондоне, в Ливерпуле, Бристоле, Портсмуте, Ковентри или в Саутгемптоне, может засвидетельствовать его мужество. Тот, кто видел, как действуют десантно-диверсионные войска „командос“, тот, кто был в Дюнкерке или на Мальте, мог бы сказать о них доброе слово. Нет, мы родственники и союзники в более чем одном отношении. Мы участвуем в этой игре всего лишь семь месяцев. Мы свежи и полны сил, и все, что нам нужно, — это показать себя, и вполне возможно, что такой шанс появится гораздо быстрее, чем мы думаем».

Это был бесславный конец первой крупной совместной англо-американской военно-морской операции.

Приблизительно в то же время, когда Гамильтон и Брум обменивались сигналами, а типография — крейсера «Уичита» печатала первые экземпляры специального выпуска корабельной газеты, контр-адмирал Майлс, глава английской военно-морской миссии в Москве, имел первую «срочную встречу» с адмиралом Алафузовым в здании главного морского штаба в Москве. Это были неприятные минуты для обоих адмиралов. Сон адмирала Майлса был нарушен его секретарем, который стремительно ворвался к нему, размахивая копией радиограммы адмиралтейства о рассредоточении конвоя PQ.17 — единственной из тысяч оперативных радиограмм адмиралтейства, полученных Майлсом. Не успел Майлс лечь после этого в постель, как его снова разбудили, на этот раз сообщить, что начальник главного морского штаба адмирал Алафузов требует встречи с ним в 12.00.