Хамза Есенжанов - Яик - светлая река

- Отдай шахшу! Все равно не пропущу. Буду держать тебя, пока на подмогу не придут джигиты! - грозится он писклявым голоском.

"А мне того и надо, чтобы ты не отставал", - думаю. Наконец сопляк так увлекся, так разошелся, что на десятом - или уж не помню, на каком, - заходе чуть не задел меня стременем. И вот тут я и метнул петлю на шею сивой кобылицы и, упершись в стремена, изо всей силы потянул аркан к себе. Кобылица вздрогнула и остановилась как вкопанная. "Вот и все!" - закричал я громко. Сам тяну за аркан, все туже затягивая петлю. Слышу, как бедное животное уже хрипит. Мальчонка во все горло заревел. Я осторожно, будто изловил необузданного стригунка, не выпуская аркана, подъехал к застывшей на месте кобылице и ухватился за повод. Кобылица вся дрожит. На мальчике лица нет. Я спрыгнул наземь, снял петлю, погладил шею кобылицы, успокоил. Потом снял с клячи седло и, ссадив мальчишку, перенес на кобылицу. Поехал дальше на ней, а лихому преследователю оставил свою клячу..."

Этот рассказ Нурым слышал от самого Мамбета. А сколько было таких историй в его неугомонной жизни!

"Ну и Маке! Ну и Мамбет! Твои дни что вихрь в степи. Ты, наверное, опять угнал чужого скакуна? Или снова натворил такое, что уездное начальство не в силах опомниться, как в тот год, когда лишил покоя волостного Лукпана? "Теперь сам хан и вся свита его взъелись на меня", - говорит. Значит, что-то натворил. Неспроста сказал", - думал Нурым.

Фазыл, сын Шагата, приходился Нурыму нагаши. Нурым и не знал, что он живет в городе.

Громко здороваясь, Нурым вошел в дом Фазыла.

- Эй, озорник! Певец-жиен! Проходи! Усаживайся! - обнимая и целуя его, радостно засуетился добродушный Фазыл. - Ойпырмау, ты, наверное, каждый год на аршин вырастаешь. В прошлом году ты был как я, а теперь на целый аршин, нет, на два аршина вырос!

- Молодой растет, бедный богатеет, - ответил Нурым, неожиданно переиначив известную пословицу.

- Что-то я не видел, чтобы бедный богател, а вот что ты вымахал - вижу. Сестра и зять здоровы?

- Здоровы, привет передали, - выпалил Нурым и покраснел. Ему показалось, что он совершает грех, не сказав, что убежал из дома, что даже и не предполагал остановиться у Фазыла, а теперь вдруг торопливо говорит: "привет передали". Но греха его Фазыл не заметил.

- Ты тоже в войско записаться приехал, озорник-жиен? - спросил Фазыл, сделав озабоченное лицо.

Растерянному Нурыму этот вопрос снова напомнил Мамбета.

- Фазеке, по дороге я встретил Маке, он чем-то встревожен, гнал во весь дух куда-то. Он тоже спросил, не в войско ли записываться спешу. Иди, говорит, лучше в мое войско. Даже настаивал: иди да иди. Что, разве в город едут только для того, чтобы записаться в ханское войско? Вы, кажется, чем-то озабочены, недовольны...

Нурым изучающе оглядел кряжистую, чуть сутулую фигуру Фазыла, безбородое лицо в мелких красных прожилках, нахмурившиеся брови над тускловатыми глазами.

Фазыл насторожился:

- Что за Маке?

- Да тот самый Маке, не помню имени его отца.

- Мало ли на свете разных Маке?

- Нет, таких мало. Это известный Черный Маке.

- Мамбет, что ли?

- Да.

- Мамбет Уразбаев! Где ты его встретил?

Фазыл просветлел, брови удивленно приподнялись.

- Да, знаменитый Маке. Силач Маке. Домбрист Маке, - горячо подхватил Нурым. - А чему вы удивляетесь, Фазеке? Под ним был его могучий черный конь. И мчался так, что пыль столбом. "Разговор есть... вечером потолкуем", бросил он. Сам понесся к учителю Губайдулле.

- Тшш! - прошипел Фазыл, будто кто-то мог услышать. - Тише говори, Нурым. Уж чего-чего, а слухачей сейчас хватает. Весь город сбился с ног ищут Мамбета.

Нурым заговорил шепотом:

- А что он мог натворить?

- Об этом я не буду говорить, а ты не спрашивай. Страх! Не страх, а ужас один. Народ только об этом и говорит.

- Может быть, может быть. Маке на все способен. А все же что он наделал?

- Ты знаешь, когда произносят имя Мамбета Уразбаева, дети со страху перестают плакать. В начале лета он прибыл сюда с десятью джигитами и записался в отряд Жаханши. Русский язык он знает, отважен и способен, поэтому назначили его начальником интендантской службы. Аргамаки самого Жаханши, обученные кони командиров - вся конница в руках Мамбета. Захочет даст коня, не захочет - самому Жаханше не даст. Вчера Мамбета вызвал подполковник Кириллов и давай ругать: "Почему коней не хватает? Ты разболтался, разбазариваешь коней". - "Я тебе не подчиняюсь, хватит мне гнуть спину перед казаками, - отвечает Мамбет. - И признавать тебя не стану!" Тогда Кириллов распорядился посадить его на гауптвахту. Но Мамбет избил двух солдат, которые пришли за ним, и ворвался в кабинет Кириллова. "Сейчас же убирайся отсюда, валяй к своему атаману Мартынову. Иначе башку срублю", - говорит. Кириллов за наган. Мамбет вырвал наган, связал подполковнику руки назад, плотно закрыл дверь и ушел восвояси. Казаки, стоявшие за дверью, ничего не слышали, а если и услышали, вряд ли посмели бы задержать Мамбета. После того как Кириллову развязали руки, он приказал: "Задержать и предать военному суду!" Но Мамбет как в воду канул. Ищут по всему городу, да что толку.

- Собственными глазами, возле Шидерты... - начал было Нурым, но Фазыл поспешно перебил:

- Держи язык за зубами! Не вздумай болтать: "Видел, слышал". Арун-тюре объявил, что он красный болшабай*, бежавший с окопных работ, что он из числа изменников-кердеринцев, посланный для разложения ханского войска. Ты знаешь, кто такие изменники-кердеринцы?

______________

* Болшабай - искаженное "большевик".

- О Фазеке, ведь Кердери - большой род. Откуда мне знать? - ответил Нурым и продолжал изумленно: - Ай да Маке! Вот джигит!

- Кердеринцев много, но изменник-кердеринец, который на стороне красных, то есть на стороне Айтиева и Бахитжана Каратаева...

Нурым вскинул брови.

- Айтиев все лето был у нас. Точнее говоря, весной, около двух месяцев. Почему его называют изменником? Он любил простой народ. Истинный учитель, наставник нашего Хакима. Мой отец очень уважает его. Если Мамбет вместе с Айтиевым, то он нашел себе умного товарища, - горячо проговорил Нурым.

- Ну, это как сказать, - ответил Фазыл неопределенно, но последние слова Нурыма, видать, пришлись хозяину по душе, он погладил голый подбородок, потом чуть закрутил кончики редких рыжеватых усов, помедлил и продолжал рассказывать о Мамбете: - Что скажешь о таком джигите? Телом вон какой: крепкий, сбитый, как пень. Лицо тяжелое, изрытое оспой. Кулачищами может кол забивать. Там, где шагнет, все живое в сторону шарахается. Медведь, да и только! Верно?! А нрав? Однажды женщины аула, пожилые, молодые - все, собрались и решили поколотить Мамбета. "Давайте набросимся сообща на этого чертяку, снимем штаны из шкурок и наденем на его непутевую голову. А то совсем, дьявол, распоясался: где схватит - там синяк, начнешь отбиваться - свалит тебя и платье на голову натянет, хоть задохнись, припрячешь еду - нет, найдет да и тут же слопает. Давайте проучим его хорошенько!" Собрались они в одном доме, пятнадцать женщин, и пригласили Мамбета к чаю. Кое-кто из них даже веревку, рассказывают, приготовил, чтобы связать Мамбету ноги. Пришел Мамбет, уселся, уплетает за обе щеки лепешку с маслом, попивает чай, но тут одна из женщин, крепкая и острая на язык, пнула его в бок и говорит: "Да подвинься ты, чучело. Ишь раскорячился, сколько места занял". И тут все женщины, сидевшие наготове, разом навалились на Мамбета.