Хамза Есенжанов - Яик - светлая река

- Как твоя фамилия? - спросил Ихлас, оглядывая налитое силой, мускулистое, здоровое тело джигита.

Чуть помешкав, тот ответил:

- Меня зовут Жолмукан.

- Жолмукан... а отца как? - спросил доктор.

Жолмукан только теперь сообразил.

- Э, локтор, сразу и спросил бы по-казахски. Отца зовут Барак.

- Ближе, ближе подойди, не бойся! Слова "фамилия" страшиться нечего. Завтра твой командир не станет спрашивать: "Как зовут твоего отца?" Там разговор короткий: "Фамилия? Марш!" Вот и все. Так что привыкай! - улыбнулся Ихлас, опустив руку на плечо Жолмукана.

Он видел, что джигит совершенно здоров, но все же осмотрел его, заглянул в рот, в глаза, потом уселся за стол и начал писать.

- Сколько тебе лет, Бараков?

- Кажется, двадцать пять.

- Семейное положение?

- Что?

- Семья есть, спрашиваю?

- Есть мать, локтор.

- Жена?

- Мне некогда жениться, локтор.

Ихлас покачал головой.

- Не "локтор", а "доктор" надо говорить.

- Какая разница? И то и другое не по-казахски.

- Ты, я вижу, бойкий парень. По собственному желанию приехал, наверное, в дружину валаята? - "И телом ладен, и на язык остер!" - подумал про себя Ихлас, испытывая к джигиту расположение и глядя на него поверх золотого пенсне.

- Пока меня за недоуздок еще никто не тянул, локтор-доктор. Но если мне дадут хорошего коня и оружие, то с какой стати я буду противиться?

Улыбка исчезла с лица Ихласа, лицо стало серым.

- Значит, ты пришел ради хорошего коня и винтовки?

- Быстрый конь, роскошное седло, красивая одежда, меткое ружье какого молодца не украсят, доктор?!

Ихлас чуть заметно нахмурился. "Невежды, дикари, подавай им коня и ружье, чтоб рыскать по степи. Нет им дела до судьбы народа, до своего правительства, до национальной самостоятельности. Им все равно!" - с досадой подумал Ихлас, но тут же снова согнал хмурь с лица, как бы извиняя этого крепко сбитого джигита, так ловко скрывавшего за лукавыми словами свои истинные думы. Перед глазами врача вереницей встали аульные джигиты, которые вот уже несколько дней проходили комиссию: они были почти все невзрачны, нерасторопны, вялы, плохо сложены, подавлены суетой города, нерешительны, глаза у многих гноились, губы потрескались, кожа в прыщах... Рослый, видный доктор и разговаривать с ними не хотел.

- Чем ты занимался в ауле? - спросил Ихлас строго.

Жолмукан насторожился: "Неужели этот ученый дьявол разузнал о моем занятии?"

- Занятие - благо, джигит - что ветер. Ветер же дует и днем, дует и ночью. И никто ведь не спросит: "Зачем ты, ветер, дуешь?" И никто ведь не скажет, куда ведут его следы?! Вольному ветру в горах не бывать, ветра степного горам не сдержать... - невольно попадая в рифму, загадочно и лихо отрубил Жолмукан.

Поглядывая сквозь пенсне, стремясь уловить смысл ответа, Ихлас подумал: "Видно, это один из тех конокрадов, что средь бела дня не побоится угнать табун. Для этого ему и понадобились конь и оружие... Вот они, защитнички нашего валаята!.."

Доктор дал знак, чтобы новобранец вышел. Понял Жолмукан мысли доктора или нет - неизвестно. Он подмигнул Мукараме, стоявшей в углу, как бы говоря: "Глянь, каков я!" - направился к двери.

- Кто следующий? - раздался голос командира, и в дверь, ссутулясь, протиснулся Нурым. - Живей, Жунусов, живей! - подгонял есаул слегка замешкавшегося джигита.

"Неужели этот верзила сын смутьяна Жунуса? Он-то как сюда попал? Или уж совсем свихнулся?" - подумал Ихлас, почему-то краснея. На лице его появилось брезгливое выражение, высокий лоб нахмурился. А Мукарама, стоявшая в углу, невольно встрепенулась, ресницы вздрогнули, подбородок чуть приподнялся вперед. Девушка не отрываясь глядела на смуглое до черноты лицо Нурыма. Губы ее заметно шевелились: "Жунусов... какой это Жунусов?!"

Доктор Ихлас, узнав его, остался недоволен. Мукарама, все еще не узнавая джигита, лишь задумалась над его фамилией, а Нурым, узнав обоих, растерялся. Но решительный и прямой по природе, он быстро оправился:

- Ихлас-ага, простите, мне некогда было прийти к вам домой и передать салем. Руки, что до сих пор держали лишь невинную домбру, никак не могут привыкнуть к оружию, а вольная голова, которой иногда и степь казалась тесной, никак не освоится с тесной, унылой казармой. Да тут еще и железный порядок не дает нам опомниться, - сказал он, скрывая, что не пришел в дом к нему из-за личной вражды.

- М-да, - еще более нахмурился доктор.

"Этот долговязый, видать, знаком с доктором. Ишь, времени, говорит, не было, чтоб зайти, - подумал есаул. - А может быть, они родственники?!" - и пригляделся внимательней.

- Не задерживай, Жунусов, раздевайся! А то еще многим надо пройти комиссию, - на всякий случай напомнил есаул, но на этот раз повелительные нотки исчезли в его голосе. Приказание его прозвучало, как просьба. Чем черт не шутит, Нурым мог оказаться родственником "большого" доктора.

Нурым знал, что Ихлас работает в городе врачом, но не мог предположить, что встретится с ним при таких обстоятельствах. Особенно неловко было оттого, что Нурыш, сброшенный им с коня, остался с тяжелым увечьем. Собственно, из-за него ведь Нурым и скрылся из аула и решил вступить в войско. Конечно, есть и другие причины, погнавшие горячего джигита в шумный, тревожный город. Но все же главной причиной был Нурыш. "Этот, наверное, будет мстить за своего брата. Первым делом не даст вступить в войско. Ну и ладно, меня туда особенно и не тянет. Подумаешь... Найду куда податься. Лишь бы не затеял судиться со мной. Эх, жаль, не повидался я с Мамбетом. А то бы ушел с ним, помотался бы по степи, насмотрелся всякого бы", - думал Нурым, глядя на хмурого Ихласа.

То, что сын ненавистного Жунуса назвал доктора почтительно "ага" и извинился, что не смог зайти, казалось, немного смягчило Ихласа. Он не знал истинной причины увечья Нурыша, потому что тот тщательно скрывал случай в степи, стыдно было признаться, что пеший Нурым стянул его с коня; а кроме того, Нурыш побоялся отца. Узнай, что сын Жунуса сбросил его сына с коня и сломал ему руку, Шугул первым долгом жестоко наказал бы Нурыша. Обо всем этом Нурым не догадывался, не знал ничего и Ихлас. Узнав тогда о несчастье с братом, доктор выпросил черную машину Жаханши, поехал в аул, вправил руку "упавшего с коня" Нурыша и успокоил напуганных родных.

- Когда приехал из аула? - спросил Ихлас.

- Вчера вечером, - солгал Нурым.

Доктор не стал его долго осматривать, избегал лишних расспросов. Он не сомневался, что этот долговязый, так же как и богатырского сложения Жолмукан, вполне пригоден для службы в войске валаята. Его тревожило лишь одно сомнение: "Для чего смутьян Жунус, подстрекавший народ к бунту против волостного правителя, отправил своего сына добровольно в дружину Жаханши? Или и здесь у него какой-то коварный расчет?"