(Исецкий) Соломон - Среди красных вождей том 1

Мы снова двинулись в путь. Снова остановка. Офицер подскакал к нам.

— Господин консул, — сказал он, обращаясь ко мне.

— Мы находимся вблизи боевой лиши. Мы долж­ны завязать вам и вашим спутникам глаза: начинают­ся наши укрепления, и вы не должны их видеть… что делать — закон войны…

На каждую из наших телег уселось по два сол­дата. Нам и возчикам завязали глаза и мы тронулись. Прощаясь с нами офицер, хотя и вежливо, но строго приказал нам отнюдь не пытаться снимать повязок и не стараться подглядывать, добавив, что при нарушении этого распоряжения сопровождающим нас солдатам приказано пустить в ход оружие и поступить с нами как со шпионами… Минут через десять нам разрешили снять повязки. Мы стояли у какого то глубокого лога, через который шла наша дорога. В самом низу дорога была перерыта глубокой канавой, по обеим сторонам которой были устроены заграждения из поваленных деревьев.

— Вам надо спуститься по этой дороге до самого note 152 Note152 155 преграждения, — сказал старший, — а потом свернуть вправо и обогнуть холм по проселочной дороге, а там вы выедете на эту же самую дорогу, только по другую сторону преграждения. Только не забудьте сразу же под­нять белые флаги — неровен час, там, на холме за кустами pyccкие часовые… Ну, с Богом, счастливо! Воз­чики хорошо знают дорогу…

И вот, подняв белые флаги, мы стали спускаться к перегороженному месту дороги. Спуск был кру­той, телеги были очень нагружены, лошаденки слабые и он не могли удержаться на спуске… Вдруг с задней телеги, на которой сидели проф. Депп и девица, о кото­рой я выше упомянул, раздался неистовый крик. Ока­залось, что с телеги соскочило колесо и она лежала на боку. Я сидел на первой телеге. Остановив весь наш караван, я вместе с моим возницей бросился подни­мать старика Деппа и надевать колесо на ось… Очевидно, эта суматоха показалась подозрительной красноармейцам, наблюдавшим с холма под прикрытием кустов за границей, и по нас открыли огонь. Размахивая белыми флагами, мы торопились, под огнем своих же, привести телегу Деппа в порядок, усадить его и свер­нуть на проселочную дорогу, огибающую холм. Я и Коновалов спешились и с флагами в руках шли к русским позициям… Еще несколько шагов, и мы вышли на дорогу, уже на русской территории. Из кустов вы­скочили и окружили нас красноармейцы…

— Чего вы палили? — сразу же накинулся я на них, — не видите, что ли белых флагов… Хорошо, что не перебили нас…

— Так ведь как быть, — сконфуженно ответил мне красноармеец, к которому я обратился с упрека­ми, — видим спускаются какие то люди, пять телег, note 153 Note153 156 одним словом, с белыми флагами. Ну, мы известно, ничего, не препятствуем. Да вдруг глядим, чтой-то они стали, и несколько человек побежало к задней телеге… Ну, думаем, это, однако, не спроста, смотри не морочат ли нас литовцы, не схоронили ли в задней телеге орудие… Ну, известно, война, как быть… мы и стали стрелять…

Мне резко бросился в глаза внешний вид красноармейцев: босые, лохматые, одетые в какую то рвань, не имевшую ничего общего с военной формой, изможденные, они производили впечатление каких то бродяг…

Мы были в советской России…

Конец первой части.

note 154 Note154 159

МОЯ СЛУЖБА В МОСКВЕ

Обстрелом, как врага, встретила меня родина. Не­вольно в сердце закопошились какие то тяжелые и смутные предчувствия…

Окружив меня и моих спутников, стояли обор­ванцы с винтовками, босые, в фуражках и шапках, ничем, кроме своего оружия, не напоминавшие солдат. Они как то виновато и смущенно переминались с ноги на ногу, не зная, как отнестись ко мне. Наконец, один из них обратился ко мне с просьбой:

— Не найдется ли у вас, товарищ, папироски, али табачку… смерть покурить охота…

Я дал им по папироске. Покурили. Они стали меня расспрашивать, кто я, как и что… Поговорили на эту тему.

— А что, господин консул, — спросил один из них, — вам неизвестно, сказывают, скоро фран­цузы и англичане придут нас ослобонить… в народ много бают, так вот, вы не слыхали ли чего там, заграницей?..

— От кого освобождать? — спросил я.

— Да, от кого же, как не от большевиков, — отвечал солдат.

note 155 Note155 160 — Ну, полно вам, ребята, языки чесать, нечего зря в колокола звонить, — оборвал его один из красноармейцев, оказавшийся старшим. — Так это они невесть что болтают, — заметил он, обращаясь ко мне, — пустомели… А вот вам, товарищ консул, при­дется итти с нами к ротному… там вам все объяс­нять…

И мы направились куда то вдаль от боевой линии. Мы подошли к ряду изб, в одной из которых и помещалась канцелярия ротного командира. Я вошел в светлую горницу и увидал двух молодых людей в русских рубашках, занятых игрой в шахматы. Один из игравших был ротный командир, другой полу­ротный. Оба они были прапорщики запаса из студентов, призванных на войну. Они прямо накинулись на меня с массой вопросов: как и что делается заграни­цей? Пришлось делать целый доклад. Наконец, меня и моих спутников отправили в сопровождении конвоя в полковой штаб, находившийся далеко, в лесной чаще. Так, все на тех же телегах, переезжая из штаба в штаб, мы продвигались по пути к Двинску.

Грустная и тяжелая это была дорога. Мы ехали по разоренной стране. Всюду следы войны. Обгорелые ос­татки целых выжженных деревень. Кое-где встречались покинутые концентрационные лагери, напоминавшие клетки для диких зверей. Мы ехали, вернее, тащились по лесам и пустыням, поросшим травой, вдоль запущенных полей, и мы почти не встречали скота, — все, или почти все было реквизировано, перерезано… И всюду картины лишений, лишений без конца! С большим усилием и за безумные деньги мы раздобывали необходи­мую провизию. Но особенно меня поражало население тех местностей, по которым приходилось проезжать.

note 156 Note156 161 Уныние и полная безнадежность царили повсюду, и люди даже не скрывали своего отчаяния, и в случайных беседах открыто жаловались на то, что большевики дове­ли их своими реквизициями и всей своей политикой до полного разорения, полной нищеты, — что они постепен­но перерезали весь скот… Сопровождавшие нас крас­ноармейцы лишь подтверждали слова крестьян и тоже грустно и безнадежно вздыхали. Никто не скрывал своей ненависти к новому режиму, и все ждали освобождения извне, от французов, англичан, немцев…

Переночевав еще в Ново-Александровске, мы на второй или третий день под вечер добрались, наконец, до Двинска. Остановились в грязной, запущенной гостинице, хозяйка которой не скрывала своего недоволь­ства, говоря, что большевики ее в конец разорили. По­ражало то, что никто не боялся говорить вслух о своей ненависти к большевикам и о своих "контрреволюционных" надеждах и вожделениях. Хозяйка нашей гостиницы, узнав, что мы приехали из Германии, с го­речью сказала мне: