Евгений Федоров - Большая судьба

Молотобоец опустил молот, обеспокоенно толкнул товарища:

- О чем молвишь, дурень? Неровен час, за такие слова и тебя заодно по сибирской гулевой пустят!

- Не я первый, не я и последний! - не унимался смелый ковач. - Эй, глянь-ка сюда, сколь тут припасено для нашего брата, мужика, веселых затей! - он озорными глазами показал в угол.

Там грудой лежали тяжелые ржавые рогатки, дубовые обтертые колодки, ошейники с гвоздями, на которых засохла кровь.

При виде этих орудий, предназначенных для истязания непокорных крестьян, Аносов поморщился.

- Что, барин, не по нутру наши изделия? - насмешливо спросил кузнец.

- Не по нутру! - признался Павел Петрович. - Такой мастер, как кузнец, и, помилуй бог, куда твое умельство уходит! - сказал он с горечью, и молодой ковач уловил его тоску, понял Аносова и откликнулся сердечно:

- Это верно, на всем белом свете нет лучше нашего ремесла! Не зря кузница в селе на первом месте! Эх, барин, и мастера у нас тут - на всю Россию поискать! - вдохновенно вымолвил он. - Не зря о ковачах толкуют, что блоху подковать могут... Мне такое самому не доводилось, а вот скорлупу с куриного яйца, изволь, очищу молотом и белка не коснусь! Глянь-ко! - он схватил кувалду и крикнул товарищу: - А ну, давай!

Молот описал мощный полукруг и крепко ударил по раскаленной поковке. Удар отличался меткостью и точностью. Ковач ковал, и слух его обостренно ловил звон металла; он зорко следил за движениями своего напарника. Синеватые искры метелью летели из-под молота, слепили ярким сиянием, веселили сердце игрой.

"Эх, чародеи мои, чародеи! - со вздохом подумал Аносов. - А что они делают? И кто в этом виновен?"

- Эй, вы, там! - зычно крикнул в кузницу унтер, и сердитое усатое лицо его появилось в дверном просвете. - Кончайте, что ли!

- Изволь, готово! - брякнул цепью ковач и опустил ее в бадью со студеной водой. Миг, - и взвился пар, зашипело раскаленное железо, и снова наступила тишина.

Кузнец вынул мокрые кандалы и подал их конвойному.

- Получай монисто! Эх, служивый! - он не договорил, безнадежно махнул рукой и отошел прочь...

Через несколько минут за стеной кузницы раздалась грубая команда, а вслед за этим загремели кандалы.

- Тронулись, родимые! - хмуро вымолвил ковач. - Погнали в Сибирь, на каторгу. Ух!.. - тяжко выдохнул он. - Мне бы силу, сковал бы другое...

Он не договорил, выглянул в дверь кузницы, облегченно вздохнул:

- Ушли ярыжки!

Молодой кузнец поднял голубые глаза на Аносова, встряхнул кудрями и неожиданно запел:

Как идет кузнец

Да из кузницы...

- Слава! - дружно подхватили мастеровые.

Что несет кузнец?

Да три ножика.

Вот уж первый-то нож

На злодеев вельмож;

А другой-то нож

На судей на плутов;

А молитву сотворя,

Третий нож на царя!

Кому вынется

Тому сбудется;

Кому сбудется

Не минуется.

- Слава! - гаркнули разом кузнецы...

Аносов не ждал конца песни. Услышав, что третий нож готовится на царя, он опустил голову, вышел из кузницы и побрел прочь.

- Эй, барин, куда же ты? - раздался позади встревоженный голос запевалы.

Аносов скупо ответил:

- Пора на станцию, дела ждут!

- Не обессудь, господин, что так вышло. Сами понимаем! - простодушно извинился парень. - Что же поделаешь, коли на душе наболело и не стерпеть...

Павел Петрович промолчал. Когда он вернулся на станцию, буяна-фельдъегеря уже не было, - ускакал дальше. За столом у ведерного самовара, пышущего паром, в распахнутой поддевке сидел купец и со свистом тянул кипяток из блюдечка. По его лицу струился обильный пот...

- Ты, батюшка, пока шатался, я сделку обладил одну! - похвастался купец. - Садись к столу да угощайся!

Аносов, вежливо поклонившись, отказался от чаепития.

- Гнушаешься, барин? Эх, ты, а ведь я гильдейский, не какой-нибудь! Садись, милай, я ведь мильонщик, за всё плачу! - грубо сказал купец, нагло разглядывая бедную шинель Аносова.

Лицо и уши горного офицера вспыхнули. Он хотел осадить нахального гостинодворца, но сдержался и снова вышел на улицу. Позади, в избе, всё еще раздавался громкий гомон. Битком набитая проезжим народом, станция гудела, словно растревоженный улей. То и дело открывались и хлопали двери, пропуская в тепло подрядчиков, скупщиков, приказчиков, чиновников, торопившихся по делам в Москву.

Аносов стоял у дороги, за которой простиралось широкое бескрайное поле. Сизая дымка скрыла горизонт, а под самым небесным куполом вдруг пробилось скупое солнце и засинела полоска.

"Эх, поле, родимое поле! - глубоко вздохнул Аносов. - Сколько столетий лежишь ты здесь безмолвное, родное сердцу пахаря. Сколько крестьянского поту и слёз пролито над подъяремной землей! Когда же труженик русский будет избавлен от рабства и труд его из проклятия станет радостью?"

Заголубевшая полоска снова погасла. Через белую равнину потянуло поземкой. У крыльца станции появился ямщик и хриплым голосом громко объявил:

- Хвала господу, дилижанец готов. Извольте, господин, в путь!

И снова под непрестанное укачивание проплывали мимо унылые перелески, бедные поля и деревни, занесенные сугробами.

Глава шестая

В МОСКВЕ

В древнюю столицу приехали ранним утром, встреченные колокольным звоном.

- Слава всевышнему, из пепла поднимается первопрестольная! перекрестился купец. - Кажись, и войны не было!

И в самом деле, Москва, как в сказке, вставала из руин еще краше и величественнее. На пустырях и пепелищах шла неутомимая работа: звенели пилы, стучали топоры, каменщики готовили гранит, землекопы рыли котлованы.

Аносов с тощим чемоданчиком в руке отправился в ямскую станцию и записался на отправление. До Казани и дальше на Каменный Пояс предстояло ехать в обычной почтовой кибитке. Станционный смотритель, критически оглядев форменную шинель горного офицера, укоризненно покачал головой:

- Да нешто можно в таком одеянии пускаться в дальнюю зимнюю дорогу? Замерзнете, барин!

- Что же делать, если у меня ничего нет другого, - спокойно ответил Аносов.

- За Москвой морозы не чета нашим. Дух захватит. Купите, господин, тулуп да валеные сапоги. Без них и не думайте ехать! - настоятельно посоветовал смотритель.

Денег, отпущенных на дорогу, было в обрез. Всё же Павел Петрович послушался совета и купил тулуп и валенки.

В Москве он задержался на два дня. От зари и до темна расхаживал по улицам и площадям, любуясь строительством. Крепостные мастера возводили новые прекрасные хоромы для своих бар. Подолгу простаивал Аносов, очарованно разглядывая их работу. Простые инструменты - пила, топор, часто наспех изготовленные здесь же, в соседней кузне, - в руках русских умельцев превращались в чудесные орудия, при помощи которых они вырезывали самые ажурные карнизы и украшения.