Евгений Федоров - Большая судьба

Павел Петрович осторожно взял пальцы Луши в свои горячие ладони. Девушка не отняла руки, а большие ее глаза как бы спрашивали Аносова: "Ну как, хороша песня?".

Впереди дорогу пересекал бурливый ручей. Он кружил воронками среди мшистых камней. Конь остановился и большим фиолетовым глазом повел на хозяйку. Песня внезапно оборвалась.

- Серко напоить надо! - сказала Луша и быстро соскочила с шарабана, за ней выбрался и Аносов. Девушка отпустила подпругу и похлопала коня по крупу:

- Ну иди, пей, игривый!

Конь, осторожно ступая, подошел к ручью и стал пить. Мягкими губами он звучно втягивал прозрачную воду, изредка поднимая голову, и тогда в ручей срывались и падали крупные серебряные капли...

Луша стояла рядом с Серко и задумчиво смотрела на воду. Аносов не утерпел и обнял девушку. Она испуганно отстранилась от него. В голосе ее прозвучала гневная нотка:

- Не трожь! - Отойдя от ручья, она проворно подтянула подпругу, оглядев коня, быстро забралась в шарабан и крикнула Аносову:

- А ну, поехали!

В каком-то романе Аносов читал о любви, и, стесняясь своих робких изъяснений, он вдруг выпалил:

- Я пылаю, когда смотрю на тебя!

Луша укоризненно покачала головой:

- Эх, Павлушенька, не те это слова!

Она ласково улыбнулась и погнала Серко вскачь. На глазах у нее заблестели слёзы, - то ли от радости, то ли от волнения.

Вдали показались дымки Арсинского завода...

Луша устроилась у родственницы, а Аносов отправился на завод. Угрюмый, обросший черной бородой управитель повел молодого инженера в цехи, где изготовлялись косы. В глаза Аносову сразу бросилась запущенность и неприглядность помещений. В закопченных мрачных мастерских, по углам которых раскачивалась серая пыльная паутина, разместились горны и ряды наковален. Цехи походили на древние кузницы, всё здесь выглядело по старинке. Бородатые мастера ковали косы.

- Вот, глядите наше действо! - уныло показал на бородачей управитель. - Тут есть что перенять. Мастера наши по косной части отменные! похвалился он и вдруг словно спохватился: - Извини, господин хороший, я вас покину пока, дело взывает к хозяину; тороплюсь на приемку!

Аносов учтиво поклонился:

- Пожалуйста, я сам разберусь здесь.

Управитель закинул руки за спину и неторопливой походкой удалился из цеха. Инженер пригляделся к работе мастеров. Вот рядом с наковальней, вросшей в землю, стоит дед; он на глаз определил, готов ли раскаленный брусок. Ярко-желтый, он струится жаром, и при движении с него обильно сыплются белые звездочки.

- Хорош! - одобрил накал кузнец и быстро положил брусок на наковальню. Четырьмя сильными и меткими ударами мастер выровнял клинок. Белый накал перешел в ярко-вишневый, металл постепенно тускнел, и кузнец стал проворно обрезать лишнее, а затем горячий клинок быстро опустил в воду.

- Вот оно как по-нашему! - довольный собой, похвастался он перед Аносовым. - Видали?

- Видел! - спокойно ответил Павел Петрович и пошел к другому мастеру.

И у этого кузнеца оказались те же размеренные, заученные движения, та же ухватка. И этот не утерпел и похвастал:

- Безотказно идет, вот что значит старинное мастерство!

- Да, навыки у вас дедовские! - согласился Аносов и, смело глядя в потное лицо кузнеца, сказал: - В этом, дорогой, больше плохого, чем хорошего!

- Да что ты! Ай не видишь, что за коса-краса! Кремень! Всё возьмет! недовольно ответил мастер.

- Нет, не всё возьмет! Закал плох, лезвие быстро притупится, и косарю тяжело будет с такой косой! - резко перебил Аносов.

- Да ты, барин, хошь раз бывал на покосе? - нахмурился кузнец.

- Бывал и косил! - спокойно ответил Аносов.

Мастер разворошил черную бороду и пробурчал:

- Пойди попробуй, сделай лучше нашего!

- Вот я и хочу попробовать! - уверенно сказал Павел Петрович. - Да ты не обижайся. Кузнец ты хороший, силен, сметлив. Всё до тонкости перенял у деда, а думается мне, что надо и свое добавить.

- Добавишь - испортишь клинок, а за это не погладят по голове. Нет, сударь, так вернее!

Аносов взял у него изготовленную косу, долго вертел в руках, разглядывал, пробовал острие.

- Вот здесь надо лучше закалить. Острие должно быть тверже!

- Оно бы и надо так, да никто не знает, как это сробить! - согласился кузнец.

- А сробить надо! - взглянув в глаза кузнеца, сказал Аносов. - Вот поучусь у вас, может что и выйдет!

Мастер с недоверием взглянул на Павла Петровича.

- Что ж, попробуй, попробуй! - недовольно сказал он и взялся за молот. - А ну-ка, тряхнем по старинке!

Удар за ударом. Всё четко, размеренно, - и коса готова. Инженер долго еще приглядывался к работе кузнеца и что-то записывал в книжечку.

Солнце закатилось за горы, когда Павел Петрович вышел на речку Арсю и увидел Лушу. Она сидела на мостике, опустив босые ноги в холодную воду. Заметив Аносова, девушка вскочила и заторопилась навстречу:

- Когда обратно поедем, Павел Петрович?

- Хоть сейчас. Делать тут больше нечего! - устало ответил он.

- Можно и сейчас, - согласилась Луша. - Конек передохнул, и я искупалась.

- Едем! - твердо решил он и взял ее за руку. - Ах, Лушенька, сколько у нас еще старого, отжившего! Пора бы по-новому работать.

- Погоди, Павел Петрович, придет и молодое!

Из-за леса поднялся месяц, когда они покинули Арсинский завод. Аносов сидел молчаливый, подавленный. Луша крепко прижалась к нему плечом:

- Не грусти, Павлуша. Хочешь, сказку скажу, а то песню спою?

- Нет, Лушенька, - ласково отозвался он и обнял ее. - Сказка и песня тут не помогут. Придется много подумать и поработать!

Она не шевельнулась, не оттолкнула Аносова.

- Постарайся, Павлушенька! Большое не всегда с ходу дается. Верю я, добудешь ты заветное мастерство!

Конь неторопливо трусил по лесной дороге. Месяц поднялся ввысь и медным диском катился среди курчавых облаков. В лесу стояла тишина, но еще спокойнее и ласковее было на сердце Аносова. Он теснее придвинулся к Луше, и оба, молчаливые, счастливые, ехали среди ночного бора...

После поездки на Арсинский завод Павел Петрович доложил начальнику фабрики о своем намерении поставить опыты с косами. Тот с равнодушным видом выслушал Аносова и холодно отрезал:

- Не за свое дело взялись, сударь!

Раздражение его было понятно: он боялся новых затрат, излишних беспокойств и возможных неудач. Начальник хмуро закончил:

- И не говорите мне больше об этом. Слышите? Идите и выполняйте свои обязанности!

Он сидел перед Аносовым грузным каменным идолом - толстый, огромный, серый, с холодными глазами, безразличный ко всему. Павла Петровича распирал гнев. По его лицу пошли багровые пятна, губы задрожали. Хотелось наговорить дерзостей, но Аносов сдержался: учтиво поклонился и вышел из кабинета.