Евгений Федоров - Большая судьба

Зимнее солнце щедро слало золотые лучи, и от этого еще беднее и безотраднее казалось низенькое помещение цеха, где в страшной тесноте работали граверы, насекальщики, резчики по дерезу и кости - украшатели оружия. Посредине цеха на тесовом полу стоял медный котел с ядовитым раствором. В клубах испарений белело худенькое лицо мальчугана; он медным ковшом черпал раствор и поливал клинок, на стальном поле которого был награвирован рисунок. Вредные для здоровья пары вызывали кашель у мастеровых.

Аносов перешагнул порог, и у него запершило в горле, а через минуту на глазах навернулись слёзы.

- Ты, батюшка, смелее. Привыкай! - обратился к Аносову старик в больших очках. - Бывает хуже.

Голос старика был глуховат, а глаза - добрые. Он улыбнулся Павлу Петровичу:

- Рады, батюшка, твоему приходу. Теперь и мы осмелели. Полюбуйся нашим мастерством! - он провел Аносова к столу. Косые лучи солнца потоком падали на рабочее место, где на доске лежали несложные инструменты мастера: три шпильки - костяная, черного дерева и тонкая стальная.

Перехватив любознательный взгляд Аносова, старик пояснил:

- Ими и наносим растушовку и штриховку, батюшка.

Мастер показал нож, на светлом фоне его был выгравирован охотник, стреляющий в крохотную белку.

- Эта работенка не так вредна, как травление, только глаза береги, пояснил гравер. - Был я и на травлении, батюшка. Тяжелее и нет дела! За долгий день наглотаешься пакостных паров, идешь домой и как хмельной шатаешься. В голове шумит, во рту горько... Трудно и золочение через огонь. Глянь-ка!

В углу мастерской - небольшой горн на чугунных колонках. Ослепительно ярким жаром пылают раскаленные угли. Аносов подошел ближе и залюбовался статным пареньком, который держал клинок над синим пламенем и изредка проводил по стали заячьей лапкой.

- Ваня, поясни-ка Павлу Петровичу, в чем суть золочения, - попросил старый мастер.

Паренек блеснул задорными синими глазами, улыбнулся.

- Тут-ка хитрости нет, - спокойно ответил позолотчик. - Густо смазал рисунок раствором золота в ртути - и в жар! От нагрева ртуть испаряется, а золото накрепко пристает к стали клинка. Вот и вся мудрость! Главное, рисунок сделать на металле.

Юнец неторопливо и толково объяснял Аносову мастерство золочения. В конце же его рассказа прозвучала нотка горечи:

- Удалишь краску, до блеска отполируешь узор, богатства много, гляди, сколь золота истрачено на клинок, - а душевной радости мало! Вот насечка - тут иное дело, тут сердце забьется!

Павел Петрович с изумлением разглядывал и рисунок и юношу.

- Да сколько же тебе лет?

Старик пришел парнишке на выручку:

- Не считай его годы, батюшка, а цени мастерство, Иванка Бояршинов зеленый юнец, это правда, но полюбуйся на рисунок.

На металлической поверхности клинка пробегала смелая мягкая линия. Только вполне зрелый художник-гравер мог создать столь нежный и легкий орнамент.

- Вот, дивись руке! Такой талант ниспослан человеку. Бояршиновы все издавна к мастерству склонны, и размах у них хороший. Бояршиновых в Златоусте целое племя, и среди них не только граверы, но и сталевары, и мастера по ковке клинков, и по выделке эфесов и ножен. Одним словом, золотые руки!

Паренек смущенно покраснел и благодарно посмотрел на старика.

- Ты, дедушка, про другого Иванку, про Бушуева расскажи. Вот кто мастер! - с горячностью сказал позолотчик.

- Молодец, Иванка, - похвалил юнца седобородый гравер. - Не завистлив, не жаден. В том, милок, и сказывается великая душа. Бушуев хоть и молодой человек, а имеет большую страсть к художеству, и душа у него пылкая! К тому ж, по тайне будь сказано, он любит словесность и пописывает стишки. Если не затруднит, батюшка, он тут рядом, в горенке, взгляните! пригласил он смотрителя украшенного цеха.

Аносов положил руку на плечо паренька:

- Ну, Иван Бояршинов, вижу, большой мастер из тебя выйдет. В добрый час!

Иванка густо зарделся, глаза его заблестели. На душе молодого гравера стало радостно и легко. Когда за начальником закрылась дверь, паренек душевно сказал:

- Вот это человек! Всё, поди, понимает...

Между тем Аносов прошел дальше, и первое, что бросилось ему в глаза, это горн и высокий плечистый бородач, занятый синением клинка. Крепкой жилистой рукой мастер держал клинок над раскаленными углями. Сталь нагревалась, струила жар, и цвет ее постепенно изменялся: вначале она была желтой, как ночной огонек, потом - оранжевой, затем красной, как вечерняя заря, и вдруг красный цвет стал переходить в фиолетовый. У Павла Петровича дух захватило от чудесной игры оттенков. Они, как северное сияние, неуловимо, но ощутимо переливались один в другой множеством переходных промежуточных сияний. Старик гравер тоже залюбовался переливами горячей радуги. Но вот фиолетовый цвет стал нежно-синим. Уловив этот оттенок стали, мастер быстро отбежал от горна и проворно опустил клинок в воду. Взвился парок, зашипело...

- Стоящий мастер. Теперь клинок будет синеть, словно небушко в холодный зимний день! - похвалил старик. - Ну, а теперь идем, полюбуемся на Иванку Бушуева...

Под окном сидел круглолицый молодец с кудрявой головой и старательно, мелко выстукивал зубилом по синему полю клинка.

- Вот тебе и насечка! - показал глазами старик.

Заслышав шорох за своей спиной, молодой гравер поднял серые глаза. При виде смотрителя украшенного цеха он встал.

- Продолжай свое дело, а я погляжу! - мягко сказал Павел Петрович.

Гравер уселся на табурет и вновь склонился над клинком. Большая крепкая рука опять замелькала, неуловимо перескакивало зубило, а насечка была так мелка, что почти невозможно было разглядеть микроскопические зубчики. Поверхность стали походила на серый бархат.

- Что же это будет? - спросил Аносов.

- А вот как приклепаю золотую проволочку к насечке на клинке, так всё разом и покажет себя! - степенно пояснил Бушуев, отложил клинок и зубило в сторону и потянулся к сабле, которая лежала на столе. - Вот образец, работа самого господина Шаафа, а мне надлежит сделать копир...

Горный офицер внимательно вгляделся в гравюру на клинке. По синему полю золотыми линиями изображены античные воинские доспехи, оружие, пальметты, венки. Над композицией из доспехов и оружия под императорской короной вензель "А I". В нижней части клинка гирлянды из дубовых и лавровых листьев. Насечка сделана аккуратно, всё на месте, но печать бездушия, как потухший пепел, лежала на клинке.

Старик гравер прочел на лице Аносова разочарование. Не хотелось Павлу Петровичу обидеть Иванку, но всё же он сказал горькую правду:

- Не играет гравюра...

Бушуев тяжело вздохнул.

- Справедливо заметили, не играет. Нет жизни! - согласился он. Перейдя на шёпот, признался: - Шааф - большой мастер, но, не в обиду будь сказано, сух и скучен. От такой работенки у меня душа, как осенний лист под заморозками, ссыхается. Хочется радость вдохнуть в рисунок, но не смей! А коли любо увидеть настоящее, не побрезгуйте, заходите к нам. Дедушка - старинный гравер, вот и покажет светлое мастерство. От него и я сбрел свое стремление...