Павел Федоров - Витим Золотой (Роман 2)

Устя судорожно перевела дух. Дрожащая рука легла на его колючую, ежиком подстриженную голову и ласково ворошила неподатливые волосы. Виделись ей далекие и долгие этапы по непролазной грязи, скрип телег, тоскливый звон колокольчиков, большеротый урядник с рыжими усами на сытых, толстых губах, низколобый, с круглым, уродливым черепом, грубый и бесстыдный, точь-в-точь кошкодер. Сырые, холодные камеры, чугунные кровати с тощим матрацем или нары с раздавленными высохшими клопами. Неужели все это снова придется пережить? А как же личная жизнь, любовь и все остальное?

- Наша личная жизнь, как ртуть, в горсточку ее никак не захватишь, улыбаясь, проговорил Василий.

- А вы не пугайте меня разными страстями. Больнее того, что было, не станет. А уж если случится...

В окно черно заглядывала тихая степная ночь. На тусклые стекла налипали первые серебристые снежинки. Они быстро таяли, сползая грустными светлыми капельками.

- Значит, решено? - спросил Василий.

- Я, милый мой, давно уже решила...

- А может быть, передумаете? - Василий наклонился и заглянул ей в глаза. Они были чище родниковой воды, в которых крупинками золота блестели коричневые зрачки и, казалось, все время меняли свое выражение.

- Нет уж! Завтра же к попу!

- Прямо-таки к шиханскому?

- Само собой! В этом есть прелесть: тихо и ласково горят свечи, шепот зевак, священник в золоченой ризе, такой трезвый, постный, благоухающий! Устя вдруг радостно засмеялась.

- А здешний поп как раз бывший татарин, - со смехом сказал Василий Михайлович.

- Тем лучше! Венчанием мы докажем всему здешнему начальству и полицейским, какие мы смирные и благонамеренные...

- Согласен, дорогая! Будет немножко смешно... Правда, веселиться нам еще чуть рановато, - вдруг серьезно заговорил Василий Михайлович.

- Ты что же... не все сказал? - У нее перехватило дыхание.

- Да, не все.

- Господи! Может быть, ты женат? - Следя за его напряженным лицом, она теребила кисточки шали, торопливо отрывая тонкие белые ниточки.

- У меня была невеста, но ее уже давно нет в живых.

- Ты ее очень любил?

- Да. Но дело не в этом. За мной значится двенадцать лет неотбытой каторги. Я числюсь в бегах, и меня разыскивает полиция. Вот теперь все.

Скрестив на груди руки, Кондрашов поднялся с дивана и снова отошел к столу.

- Меня могут арестовать в любую минуту.

- К такой мысли я уже давно привыкла. Но, может быть, все-таки мы уедем куда-нибудь, может, рискнем?.. - Устя поднялась с дивана и накинула на плечи шаль.

В это время кто-то осторожно, но настойчиво постучал в окно. Устя вздрогнула и замерла. Словно испугавшись, самовар успокоился и затих. Только над лампой нудно гудела поздняя осенняя муха.

- Кто там? - подойдя к окну, спросил Василий.

- Гость. Будьте любезны-с; отворите на минуточку, - раздался хриповатый тенорок пристава Ветошкина.

- Видите, какое ко мне внимание. Даже в любви не дадут объясниться. Лицо Кондрашова мгновенно преобразилось и приняло жесткое выражение.

- Что ему нужно? - испуганно спросила Устя.

- Идите к сеням! - не отвечая ей, крикнул Василий. - Попытайтесь ему открыть, - торопливо добавил он, - а я немножко приберусь...

Устя поняла его, быстро вскочила, волоча на плече длинную шаль, вышла в другую комнату и плотно прикрыла за собой дверь. Отыскивая в темноте задвижку. Устя чувствовала, как бурно колотится у нее сердце. Она отлично знала, как запирается дверь в сени, но открыла не сразу.

Появившийся Кондрашов, легонько отстраняя Устю, сунул ей в руки сверток бумаг и шепнул одно слово:

- Спрячьте!

Возвращаясь из прихожей, Устя на ходу сунула сверток за пазуху и присела на диван.

- Вы уж меня извините, господин Кондрашов, - пряча под бесцветными, ощипанными ресницами красные от вина глазки, рассыпался Ветошкин. - На огонек забрел...

- Вы в гости или по делу? - сухо и резко спросил Кондрашов.

- И то и другое... Вы уж меня простите великодушно. Я не знал, что вы не одни вечеруете... а то бы и завтра зашел-с. Имею честь, мадам Яранова, - придерживая шашку, Ветошкин стукнул каблуками.

- Госпожа Яранова моя невеста, - сухо произнес Василий.

- Очень приятно-с! Тогда разрешите поздравить, как раз и бутылочка на столе. - Рассыпая дробненький, хриповатый смешок, Ветошкин галантно поклонился.

- Проходите и садитесь, - приглашая гостя к письменному столу, с которого он только что прибрал бумаги, сказал Кондрашов.

Ветошкин поблагодарил и уселся на стул.

- Чем обязан, господин пристав? - не меняя жесткого тона, спросил Василий.

- Говорю, на огонек забрел-с, да и дельце есть, так, пустяковое, косясь на помрачневшую Устю, ответил Ветошкин.

Устя вскинула на Василия глаза и, перехватив его предупреждающий взгляд, осталась сидеть на месте.

- Я вас слушаю. - Василий Михайлович присел на стул и внимательно оглядел гостя, цепко шарившего глазами по разбросанным на столе бумагам. Госпожа Яранова, с которой я вступаю в брак, может присутствовать при любом разговоре. Я в доме хозяин, и от нее у меня никаких секретов нет, прибавил Кондрашов.

- Да какие тут секреты? Помилуйте! - притворно изумился Ветошкин. - Я запросто!.. Вы уж извините, мадемуазель Яранова.

Устя промолчала.

- Известный вам бывший управляющий и главный инженер прииска господин Шпак, как вы знаете, привлекался к суду, но сейчас он взят на поруки, продолжал Ветошкин.

- Выкрутился все-таки... - заметил Василий Михайлович.

- Дело не очень ясное, господин Кондрашов, - косясь на него, ответил пристав.

- Для меня, как счетного работника, все ясно, и я дал следователю, а предварительно вам, достоверное показание, - проговорил Василий Михайлович, пытаясь разгадать, зачем все-таки пожаловала эта полицейская блоха.

- Я затем и зашел, господин Кондрашов. Вы желаете настаивать на своих показаниях? - в упор спросил Ветошкин.

- Я вас не понимаю, господин пристав. Это что? Допрос?

- Да нет... К чему такая казенщина... Я хочу в личной беседе выяснить, не изменилась ли у вас в процессе бухгалтерской проверки точка зрения на это дело?

- Наоборот, господин пристав. Я удивлен, что этот уголовный тип снова на свободе. Своим действием бывший главный инженер нанес прииску большой ущерб.

- Значит, вы настаиваете?

- Факты, господин пристав! А полиция, по-моему, всегда предпочитает факты... - спокойно подчеркнул Кондрашов.

- Это вы правильно изволили заметить... Полиция предпочитает прямые доказательства, так называемые улики, а в деле господина Шпака прямые улики отсутствуют, - сказал Ветошкин, подчеркнуто медленно произнося каждое слово.

- Нет улик? Вы меня удивляете, господин пристав, - рассмеялся Василий Михайлович.

- Есть, господин Кондрашов, есть, да только все косвенные... Их еще нужно доказать... А в процессе следствия всегда выявляются новые и часто весьма важные обстоятельства, понимаете? - вкрадчиво продолжал Ветошкин, словно намереваясь исподтишка схватить собеседника за горло.