Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Фимбрия был принужден кончить жазинь самоубийством. [251] Ibid., 207 сл. Сулла остался, таким образом, единственным господином Азии во главе многочисленного флота и значительной армии с казной, наполненной контрибуцией Митридата.

В действительности это было только справделиво, потому что Сулла в самом деле разрушил могущество Митридата и отнял у понтийского царя его завоевания благодаря победам при Херонее и Орхомене. Без этих побед Фимбрия не мог бы ни захватить Пергама, ни даже вступить в Азию. Тем не менее на этой славе лежало пятно, причина слабости в этом могуществе: необходимости дарданского договора — этой пощады, оказанной новому Ганнибалу Востока, не смела признать ни одна партия, даже надеявшаяся извлечь из этого наибольшую пользу, пока Сулла не был абсолютным господином положения. Сулла понимал это, хотя в течение 85 и 84 гг. он заботился только о двух вещах: привязать к себе легионы и примириться с демократической партией, заключив соглашение, которое позволило бы ему мирно возвратиться в Италию, чтобы там пользоваться неизмеримыми богатствами, собранными во время войны. При условии утверждения всего, сделанного им на Востоке, и примирения с дарданским договором он готов был покинуть консервативную партию и знать, ничего не сделавших для него в опасный момент. Но всеобщее недоверие, так глубоко смущающее умы во время революционных кризисов и так ужасно запутывающее ожесточенную борьбу партий, сделало невозможным всякое соглашение. Многие знатные бежали к Сулле и побуждали его разрушить демократическое правительство. Во всей империи остатки консервативной партии воспрянули духом после великого торжества Суллы; в нем они ожидали найти своего защитника, который повторит против народной партии coup d'Etat, произведенный в 87 г. против революции Сульпиция. Были начаты интриги и заговоры; некоторые молодые люди, принадлежащие к богатым классам, стали действовать. Сулла был слишком умен, чтобы слепо служить злобе партии, заслужившей свои несчастья своей слабостью; но эти происки сильно вредили ему и его переговорам. Народное правительство, не доверявшее ему по его прошлому, встревожилось; средний класс подозревал его в намерении отнять у италиков права гражданства; демократическая партия боялась его мести за консервативную партию, желавшую присвоить себе всю заслугу азиатского завоевания, отвергая дарданский договор. Нет, она никогда не заключила бы такого позорного договора, никогда не допустила бы Рим испытать столь тяжелое унижение: победа над Митридатом, которой так хвалятся консерваторы, — ужасная измена!

Если моральное и политическое положение Италии делало затруднительным примирение между Суллой и демократической партией, то борьба интересов скоро сделала его совершенно невозможным. Всадники, эта богатая буржуазия, из которой составлялся цвет азиатских ростовщиков, кончили тем, что сделались столь могущественными при демократическом правительстве, какими были и при предшествующих, за исключением некоторых моментов, когда общая ненависть против них охватывала все государство и все партии. Но италийская плутократия не замедлила выступить против Суллы, несмотря на то, что он снова завоевал Азию; силой обстоятельств он был принужден нарушить некоторые из их интересов. Так как нашествие Митридата принесло триумф социальной революции и кассацию долгов, то было естественно, что при восстановлении римского авторитета последует реакция богатых классов. Но Сулла старался умерить эту реакцию; он утвердил юридическую силу договоров, заключенных между частными лицами, восстановил прежний законный порядок долгов и доверенностей; но он уничтожил сдачу на откуп десятины с земли, установленную Гаем Гракхом, и определил, что налоги будут собираться самой провинцией.

Азия слишком обеднела благодаря финансовой эксплуатации, революции и войне; и Сулла, который, подобно всем разоренным знатным, ненавидел финансистов и, освободив провинцию от самых ужасных из ее эксплуататоров, хотел помочь ей уплатить наложенный на нее выкуп, чрезвычайную контрибуцию в двадцать тысяч талантов, и подати, не уплаченные за пять лет. Но получив средство поддержать огромными подарками верность легионов, [252] Appian. Mithr., 62; Plut. Sulla, 25. Ср.: Reinach. M. E., 209 пр. 4. он оттолкнул от себя богатых италийских финансистов, многие из которых были откупщиками азиатской десятины и надеялись снова сделаться ими после усмирения провинции. Долгие переговоры не привели ни к чему, хотя Сулла, всегда благоразумный, промедлил весь 84 г. и, наконец, в начале 83 г., оставив в Азии два легиона Фимбрии, принужден был двинуться в обратный путь, чтобы объявить войну демократической партии, старавшейся закрыть перед ним ворота Италии. Он вез в Италию сокровище, более драгоценное, чем золото Митридата и добыча из греческих храмов: сочинения Аристотеля, которые он похитил в Афинах, в библиотеке Апелликона.

Было бы невозможно в этом кратком обзоре подробно изложить историю междоусобной войны. Достаточно отметить, что самым существенным ее фактом был следующий: Сулла, до сих пор не бывший сторонником никакой партии, кончил тем, что против своей воли сделался борцом крайних консерваторов. По его приезде остатки консервативной партии обеспокоились; они бросились к нему как к давно ожидаемому спасителю, стараясь привлечь его на служение своим интересам, несколько молодых людей имели смелость действовать таким образом до конца: Гней Помпей, сын консула 89 г., принадлежавший к очень знатной и богатой фамилии, набрал небольшую армию в Пицене; Марк Лициний Красс, другой молодой человек знатной фамилии, у которого революция погубила брата, и Метелл Пий, сын Метелла Нумидийского, сделали то же самое. Однако Сулла решил не позволять этой партии увлечь себя; он старался успокоить италиков, объявляя, что не произведет крупных перемен в эмансипации Италии; он соглашался еще вступить в переговоры с народной партией и выбрал посредником сенат. Это было тщетно. Вожди народной партии, которые, за исключением Сертория, не были людьми выдающимися, слишком не доверяли ему и надеялись покончить с этой маленькой армией при помощи Италии; своей неоткровенной политикой они сделали невозможным всякое соглашение или союз. Наконец, Сулла решился принять предложения консерваторов; он поручил важные посты Гнею Помпею, Марку Крассу и Метеллу и начал войну как борец изгнанников и контрреволюции. Действуя с обычной смелостью, он в короткий срок успел укротить железом и золотом хаос, царивший в этом обществе, где революция, явившаяся после долгого социального разложения, разрушила все моральные связи между людьми. Рассыпая золото, от отвлек от демократической партии громадное число легионов и людей; он лишил мужества тех, которые сопротивлялись подкупу, и, одерживая блестящие победы над всеми вождями демократической партии, избивал их одного за другим. Один только Серторий успел спастись в Испании. Таким образом, Сулла опрокинул революционное правительство и остался господином Италии во главе своей армии, на развалинах народной партии, рядом с бессильным сенатом.