Антон Деникин - Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г.

Декларация требовала для России «политических свобод» и либерального рабочего законодательства ( тезисы его те же, что в декларации правительства Юга ), а практика донской власти применяла неутверждение уставов социалистических партий ( центром деятельности социал-демократов был Харьков, а социалистов-революционеров – Екатеринодар ), вынужденных уйти в подполье, и борьбу как с ними, так и с профессиональным движением, имея рабочую массу всегда в числе своих недругов.

Декларация считала «недопустимым решение земельного вопроса за пределами Войска в форме возвращения дореволюционных земельных отношений…». А донской аграрный закон, проведя отчуждение частновладельческих земель – и казачьих и «русских» – в земельный фонд Войска и оставляя за последним право собственности, обязался помочь малоземелью коренных крестьян (23 процента населения) и ничего не обещал другой четверти населения (24 процента) – «пришлому» ( поселенцы, осевшие на Дону после освобождения крестьян (с 1861 г.) ) крестьянству, на долю которого приходилось лишь 1,3 десятины надельной и купленной земли в среднем на хозяйство… Отчуждение или взимание солидной арендной платы стало реальным фактом с осени 1919 года, а наделение являлось вопросом более или менее отдаленного будущего, вызывая недоверие и возбуждение… Круг в октябрьской сессии торопился изъять из частного владения и недра, но в пользу Войска, не оговаривая несомненных общегосударственных прерогатив в этом вопросе…

Декларация «не допускала мысли о мести в отношении к широким массам, хотя бы и брошенным в братоубийственную бойню», а практика донских полков, наступавших на север, изобиловала эпизодами грабежа, насилия и раздевания пленных, в то же время на донской территории, в районах преимущественного расселения иногородних – Ростовском, Таганрогском и Донецком округах – крестьянские села стонали под бременем самоуправства, реквизиций, незаконных повинностей, поборов, чинимых местной администрацией. 18 августа 1919 года задонские волости торжественно праздновали годовщину освобождения от большевиков, и закулисные руководители придали этим празднествам демонстративный характер прославления новой власти и крестьянско-казачьего единения. Тем удивительнее было слышать от делегации этих волостей, прибывшей ко мне в Таганрог, дышавшие страхом и волнением жалобы на горькое их житье.

Как вообще могло относиться казачество к иногородним, которых оно отождествляло с большевиками, можно судить по тому, что делалось в его среде. В конце марта в одном из закрытых заседаний Круга рассматривался вопрос о массовом явлении насилий, творимых в задонских станицах отступившими казаками верхних округов: «иногда идет отряд всадников 300, бывают там и офицеры, тянут часто за собой пушку… обстреляют сначала станицу, потом начинают насилия над женщинами и девушками и грабеж…» По поводу предложения применить репрессивные меры из среды фронтовиков раздался предостерегающий голос: «…Вы хотите создать карательные отряды?.. Смотрите, как бы у нас не было в тылу войны… Часто денег не было за отсутствием аванса, ну и вынуждены были тащить».

Суровое время и жестокие нравы.

Как бы то ни было, факт непреложный: реакционный режим атамана Краснова в расчете на казачью силу игнорировал положение иногородних и в ответ вызвал враждебное с их стороны отношение; либеральный режим атамана Богаевского и демократические декларации правительства и Круга не привлекли неказачий «народ» ни к добровольному «боевому сотрудничеству», ни даже к дружественному расположению с казаками.

Наконец, казачье народоправство далеко не гарантировало от спекуляции, казнокрадства и взяточничества. И не то было самым скверным, что по поводу одной из «панам», раскрытой в отделе продовольствия и интендантства, председатель ревизионной комиссии Мельников поведал Kpyгу: «И брали, и берут…»

…А отношение общества к этой разъедавшей государственный строй язве: «За все время нашей работы, – жаловался Мельников, – несмотря на все мои печатные призывы, никто не пришел нам (комиссии) на помощь…» ( Доклад Кругу в заседании 25 октября 1919 г .).

Свидетельствуют ли все эти отрицательные стороны о непригодности демократического режима вообще или отсутствии доброй воли в донских правителях? Отнюдь. Но они поддерживают достаточно ясно ряд бесспорных в моих глазах положений: самым демократическим декларациям – грош цена, самые благие намерения остаются праздными, когда встречают сильное сопротивление среды; самые демократические формы правления не гарантируют от попрания свободы и права в те дни, когда эти ценности временно погасли в сознании народном, в те дни, когда право восстанавливается насилием, а насилие претворяется в право.

История казачьего народоправства являет самобытную черту, особенность «казачьего демократизма» – замкнутость его в сословных рамках и территориальных границах. Демократизм – более как источник прав, нежели обязанностей. И когда донской демагог Агеев требовал отнятия «помещичьих шарабанов», поломанных уже к тому времени революцией, Круг бурно рукоплескал. Но когда тот же Агеев предлагал распространить земельные права на «граждан Всевеликого войска Донского», Круг так же бурно протестовал ( заседание 30 мая 1919 г. Агеев разъяснял, что при редактировании этой статьи под термином «граждане» комиссия разумела «тех тружеников (агрономов, учителей, врачей и прочих) – не казаков и не коренных крестьян, которые всю свою жизнь прослужили Дону и под старость хотели бы приобрести участок земли для ведения на нем хозяйства» ).

Взаимоотношения Дона с правительством Юга с большим трудом и трениями, но все же мало-помалу приводили к известному объединению. Мы добились восстановления деятельности Правительствующего Сената на территории Дона и Вооруженных сил Юга, объединения денежной единицы, управления железной дорогой и санитарной части. Круг согласился на учреждение центрального банка – мероприятие, которое, впрочем, не было доведено до конца и, главное, не привело к справедливому распределению эмиссии, пределы которой находились в зависимости «от взаимного соглашения государственных образований…». К концу 1919 года уничтожены были «пограничные рогатки»… Донская власть не нарушала сепаратными выступлениями единства в направлении внешней политики, и так далее, и так далее.

Только в военном отношении все оставалось по-старому: Донская армия представляла из себя нечто вроде «иностранной – союзной». Главнокомандующему она подчинялась только в оперативном отношении; на ее организацию, службу, быт не распространялось мое влияние. Я не ведал также назначением лиц старшего командного состава, которое находилось всецело в руках донской власти.