Вольдемар Балязин - От Екатерины I до Екатерины II

Там быстро выстроили четырехкомнатный дом по чертежам, сделанным лично Минихом (вот где пригодились ему знания инженера), не подозревавшим, что в этом самом доме вскоре придется очутиться ему самому и прожить в нем двадцать лет. Но пока дом этот предназначался для Бирона и его семьи. В соседних домах были поселены шестеро слуг, а содержание от казны было весьма щедрым – 450 рублей в месяц.

Любовный треугольник

Очередная «коронная перемена», произошедшая в Петербурге, отдала судьбу России в руки двадцатидвухлетней женщины – ленивой, чувственной и весьма недалекой. Анна Леопольдовна почти все время валялась в постели, читая душещипательные романы и постоянно беседуя со своей возлюбленной фрейлиной Юлией Менгден. Ходил упорный слух, что она и регентша – лесбиянки. Возможно, такой слух распространился из-за того, что Анна Леопольдовна могла сутки напролет проводить время в одной постели с Юлией Менгден. И хотя многие современники утверждали, что это – не порочная любовь, а платонические чувства двух близких друг другу душ и сердец, все же находились и такие, которые утверждали обратное. Как бы то ни было, обе женщины не могли и часа провести друг без друга и постоянно оказывались рядом.

Как только Анна Леопольдовна превратилась в первую персону в государстве, она стала делать то, чего раньше не могла из-за покойной императрицы. Первым делом возле нее появился ее старый знакомый – саксонский посланник граф Линар. На сей раз его амурная игра была несколько усложнена: граф, приехав в Петербург, продолжал при каждом удобном случае изображать глубочайшую влюбленность в Анну Леопольдовну, но одновременно стал откровенно волочиться и за Юлией Менгден.

Наконец, с благословения регентши, он сделал предложение ее фрейлине, но было решено, что пока они останутся втроем, ибо невозможно было разлучить двух любящих женщин. Таким образом, возник классический треугольник, который вскоре распался, ибо Линар срочно уехал в Дрезден, взяв с собой кучу денег и шкатулку с бриллиантами, которые, как говорили, он повез дрезденским ювелирам, для того чтобы сделать корону для Анны Леопольдовны, желавшей превратиться из регентши и великой княгини в российскую императрицу.

Во время поездки Линар получал нежнейшие письма от Анны Леопольдовны, а в Петербурге уже видели в нем нового Бирона и полагали, что Антон Ульрих вскоре же станет не более чем марионеткой в руках всесильного фаворита.

Между делами и французскими романами

Через месяц после ареста Бирона и его немногочисленных сторонников Анна Леопольдовна затребовала к себе дело казненного в 1740 году кабинет-министра А. П. Волынского и приказала вернуть из ссылки его детей и всех, кто остался в живых из его сторонников. Столь же милостиво отнеслась она ко всем ссыльным, прошедшим в годы правления Анны Иоанновны через Тайную канцелярию.

Из ссылки были возвращены и все уцелевшие члены семей князей Голицыных и Долгоруковых.

Анна Леопольдовна простила недоимки на сумму более 140 тысяч рублей и простила приговоренных к смертной казни «инородцев», если они перейдут в православие. Она разрешила всем мирянам, желавшим уйти в монашество, сделать это, а бывшие церковные и монастырские деревни и земли, находившиеся в ведении Коллегии экономии, возвратить их прежним владельцам. Кроме того, сама Анна Леопольдовна щедро жаловала немалые деньги многим монастырям.

Но вместе с тем следует признать, что юная женщина не была готова к управлению огромной страной, расположенной между Атлантическим и Тихим океанами, населенной сотней народов со своими многовековыми традициями, обычаями, с собственной историей и культурой. Остерман составил для правительницы план первоочередных задач и основополагающих принципов во внутренней и внешней политике. Во внутренней политике Анна должна была «все выслушивать и все исследовать», прежде чем ею будет принято то или иное решение, в политике внешней не сближаться ни с одной европейской державой, преследуя «свои особенные фундаментальные выгоды».

Перечень первоочередных конкретных дел был велик, а времени для них у Анны Леопольдовны не хватало: чтение французских романов и немецких стихов, игра в карты с иноземными послами, долгие часы в апартаментах задушевной подруги Юлии Менгден мешали заниматься совещаниями в Сенате и заседаниями в Совете и Кабинете министров, не позволяя выявить все потенциальные возможности молодой правительницы.

Отставка Миниха

В то время как Линар занимался ювелирными забавами, в верхних эшелонах власти начались новые баталии. Миних, арестовавший Бирона и занявший пост Первого министра, продолжая оставаться президентом Военной коллегии, стал внушать Остерману и его сторонникам большие опасения из-за почти необъятной власти, сосредоточившейся в его руках. Чтобы создать фельдмаршалу достаточно серьезный противовес, Антону Ульриху присвоили звание генералиссимуса, князю Алексею Михайловичу Черкасскому – генерал-адмирала, и, таким образом, Миних перестал быть бесспорно первым военным России.

К тому же его противницей была и регентша, и, что не менее опасно, граф Остерман – хитрый, умный, очень осторожный и дальновидный политик. Воспользовавшись тем, что Миних в декабре 1740 года заболел, Остерман сумел внушить регентше мысль, что это надолго, что фельдмаршал не только болен, но и стар, и нуждается в покое и уходе от непосильных для него государственных дел.

С этого момента Брауншвейгская чета начала откровенно пренебрегать Минихом: регентша не принимала его, отсылая к мужу, а тот, если и удостаивал фельдмаршала краткой и холодной аудиенции, то подчеркнуто вел себя с ним, как с подчиненным, давая понять старому воину, что перед ним не только герцог, но и генералиссимус.

Не выдержав нового для себя унизительного положения, Миних в марте 1741 года подал в отставку, и она была принята.

За всеми этими коллизиями внимательно следили все противники Брауншвейгской фамилии и ее окружения. Ими прежде всего были гвардейские офицеры. Они сделали ставку на цесаревну Елизавету Петровну и составили «комплот» (так на старофранцузский манер именовали иногда заговор).

Заговор цесаревны

Брауншвейгская фамилия, ее немецкие и русские сторонники располагали кое-какими сведениями о готовящемся заговоре, но как минимум недооценивали его опасности для себя. Остерман знал, что одним из заговорщиков является французский посол маркиз Иоахим Жак де Шетарди, имевший прямое указание своего правительства всячески способствовать приходу к власти Елизаветы Петровны. Другим иностранным дипломатом, сориентированным на то же самое, был известно враждебный России шведский посол Нолькен, становившийся, таким образом, естественным союзником де Шетарди. Хуже обстояло у правительства дело с осведомленностью о своих собственных, отечественных, заговорщиках. По-видимому, подозреваемых было много, так как в гвардии каждый второй мог почитаться сторонником Елизаветы, и потому никаких действий до поры до времени российские власти не предпринимали.