Меликсетов - История Китая

28

шений «Шуцзина» – теперь воспринимались не во множествен­ном, а в единственном числе. Шанди как божество, живущее на Небе, стал конкретным олицетворением все того же Неба, при­чем акцент со временем все явственнее переносился с Шанди на Небо. Делалось это не случайно: шан-ди (или Шанди) были шан­скими, Небо же не принадлежало никому. Оно поддерживало того, кто был легитимен. Мало того, именно Небо создавало легитим­ность. Делая шаг за шагом по этой непростой логико-политичес­кой линии рассуждений, Чжоу-гун и его помощники вплотную подошли к центральному звену всей цепи мировоззренческих переосмыслений: почему же и за какие деяния Небо делает леги­тимной власть того или иного правителя? И коль скоро этот клю­чевой вопрос был задан, его решение оказалось приемлемым для всего населения бассейна Хуанхэ: право (мандат) на власть Небо дает не тому, кто силен и удачлив (что считалось естественным и само собой разумеющимся во всем мире, но не в шанско-чжоус-ком Китае), а тому, кто мудр, справедлив и добродетелен. Но кто же это?
Вот здесь-то чжоусцы и обратились к истории — той самой, которая была, на их счастье, в таком небрежении у их предше­ственников-шанцев. Учли они также и специфику шанского ми­ровоззрения, в котором явственно преобладала этика социаль­ного прагматизма (я — тебе, ты — мне), оттеснив на задний план религию и мифологию. То есть Чжоу-гун и его помощники сфор­мулировали принцип этического детерминанта дэ. В понятии дэ (сакральная добродетель, харизма, благодать) на передний план было выдвинуто его этическое содержание, хотя глубинной ос­новой оставались религиозно-ритуальные мистические взаимо­отношения, связывавшие людей с предками и Небом..
Но новизна идеи этим не ограничивалась. Главное в ней сво­дилось к тому, что сакральное дэ можно накапливать и утрачи­вать, — этот аспект нового понятия сближает его с индийской кармой. Накопление происходит в результате добродетельного по­ведения, утрата — наказание за недобродетельность. Высшим су­дьей при этом и выступает Небо, которое вручает мандат на уп­равление всей Поднебесной (Тянься — этим термином в Китае всегда обозначали все то, что находится не просто под Небом, но под властью Неба) тому, кто накопил наибольшее количе­ство дэ, отбирая его у того, кто свое некогда неизбывное дэ утра­тил. Отсюда следовал логический вывод: когда-то легендарный родоначальник шанцев Чэн Тан должен был быть выдающимся обладателем дэ — иначе Небо не остановило бы на нем свой вы­бор и не вручило бы ему мандат. Но со временем преемники Чэн Тана растратили его дэ, а последний из них, Чжоу Синь, был.

29

абсолютно его лишен, а потому и вел себя соответственно («Шу-цзин» и другие древнекитайские источники не жалеют красок, чтобы опорочить Чжоу Синя как человека распутного и безнрав­ственного, отдалявшего от себя достойных и приближавшего не­достойных, издевавшегося над мудрыми и даже слушавшего со­веты женщин). В то же время великий чжоуский Вэнь-ван быстро и умело накапливал дэ, передав его сыну, который сохранил и увеличил его. Именно поэтому (о себе и своей роли Чжоу-гун скромно умолчал) Небо отвернулось от утративших дэ шанских правителей, отняло у них Божественный мандат и вручило его обладавшим дэ чжоуским" правителям. Отсюда — легитимность власти Чжоу. Но и это еще далеко не всё.
Коль скоро для своих мировоззренческих построений чжоус-цы, и Чжоу-гун в частности, вынуждены были опереться на ис­торию и таким образом придать ей немалый авторитет, они не остановились на одном цикле — этого было недостаточно, и это могло нести на себе оттенок случайности, необязательности. Ну­жен был еще хотя бы один цикл такого рода. И он был создан из умело интерпретированных легенд, сохранившихся в традициях населения бассейна Хуанхэ. Имеется в виду так называемая про­блема Ся.
Дело в том, что начиная с эпохи Чжоу в китайскую истори­ографическую традицию прочно вошло представление, согласно которому государству и династии Шан предшествовали столь же значительные по размерам и длительности существования госу­дарство и династия Ся. Между тем в шанских надписях нет ни слова о Ся, как нет и знака «Ся». Кроме того, все находки доань-янских городищ, которые некоторые исследователи предлагают считать свидетельством реального существования Ся, говорят лишь о наличии мелких и мельчайших протогосударственных образо­ваний, явно не объединенн^хх в рамках какой-то системы, какого-то более крупного государственного образования, с которым могли бы вступить в конфликт шанцы. И, кроме всего прочего, нет оснований считать эти городища принадлежащимиименно Ся, а не, скажем, доаньянскому (до У Дина) периоду Шан.
Все эти сложности и составляют проблему Ся, далеко еще не решенную в синологии. Впрочем, есть весомые основания пола­гать, что такой проблемы вообще не существует, что чжоусцы выдумали ее для того, чтобы за счет мифических государства и династии Ся создать еще один цикл, один виток обретения и утраты небесного мандата. В раннечжоуских главах «Шуцзина» о династии Ся говорится, что некогда была ее власть, а потом правители Ся утратили дэ, а с ним и небесный мандат, который после этого перешел к высокодобродетельному шанскому Чэн Тану.

30

Но почему именно Ся? Дело в том, что в начале Чжоу этим знаком (Хуа-ся) нередко обозначали весь известный и освоен­ный в то время Китай, все то, что затем чаще именовали Подне­бесной. Этот термин вполне подходил для обозначения того, что должно было предшествовать Шан. Стоит обратить внимание и на то что в самых ранних главах «Шуцзина», почти нет имен и история древних событий представлена намеченной лишь в об­щих контурах. Можно сказать, что в главах первого слоя «Шуцзи-на» был создан лишь некий фантом, голая конструкция о Ся, своего рода символ существовавшего государственного образо­вания, будто бы предшествовавшего Шан. Тем самым были на­мечены контуры второго цикла, второго витка, в результате чего вместе оба цикла уже достаточно убедительно отражали некую весомую закономерность, связанную с волей Неба: Небо дает мандат достойному и отбирает его у недостойного, вновь вручая достойнейшему. Так было и в случае с Ся, и в случае с Шан, и теперь так же обстоит дело с Чжоу. Иными словами, чжоусцы правят легитимно, само великое Небо вручило Вэнь-вану и его преемникам мандат на управление Поднебесной.
Позже, в VIII—VI вв. до н.э., когда проблема легитимности чжоуских правителей опять стала на повестку дня, ибо реальная власть их в период Чуньцю резко ослабла, историографическая традиция на новом этапе вновь заработала на полную мощь. Именно в то время были написаны те главы (второй слой) «Шуцзина», в которых появились и имена, и сюжеты легендарной истории, будто бы предшествовавшей Шан. И снова стоит обратить внимание на то, что это делали чжоусцы, потому что именно чжоусцам и их правителям это было нужно. Создать и укрепить историческую традицию, историзовать легенды, из которых брались реалии, имена и разного рода псевдоисторические сюжеты, было для Чжоу и в начале его истории и позже, в Чуньцю, жизненно важным.
Таким образом, история в Китае с начала Чжоу б^ьла настолько политизирована, что подчас активно создавалась заново, прак­тически из ничего, почти на пустом месте. Отголоски событий далекого прошлого, заимствованные у соседей предания и име­на, историзованные легенды — все это умело интерпретирова­лось, вписывалось в линейную хронологическую схему и обрета­ло облик древней истории — той самой, что совершенно отсут­ствовала в шанских текстах.
Это не значит, что китайскому историческому источнику вовсе ельзя доверять. Но все сказанное означает, что история и исто­рические факты в Китае с древности ставились на службу офи-
альной идее. И хотя это характерно не только для Китая и не