Мирослав Морозов - Воздушная битва за Севастополь 1941—1942

В этом плане весьма показателен следующий момент, запи­си о котором были обнаружены в семейном архиве после смер­ти адмирала Н. Г. Кузнецова: «Серьезные разногласия с коман­дующим флотом у меня были весной 1942 г. Мне и начальнику Главного Морского штаба к тому времени становилось оче­видным, что новые условия на морском театре — с оживлен­ными морскими коммуникациями из кавказских портов в Се­вастополь и Керчь и необходимостью вести более активную работу с увеличившимся к тому временем флотом противни­ка — настоятельно требовали нахождения Военсовета флота со своим флагманским командным пунктом там, откуда дей­ствует весь флот, т. е. на Кавказском побережье. К тому же Ставка и Генштаб настоятельно требовали более надежного обеспечения транспортов в море в условиях особой активи­зации авиации немцев.

На мой первый устный доклад и предложение о переносе КП флота Сталин определенного ответа не дал, а когда в ап­реле 1942 г. я повторил свой доклад и назвал даже кандидата на должность командующего СОРом (генерала С. И. Кабано­ва), то, вылетая 23 апреля 1942 г. вместе с маршалом С. М. Бу­денным в Краснодар, я попутно получил указание перегово­рить по этому поводу с Ф. С. Октябрьским. Прибывший туда Октябрьский в присутствии С. М. Буденного попросил разре­шения подумать, а дня через два дал отрицательный ответ. Я, ко­нечно, не мог знать, как сложатся события дальше, но отрица­тельный ответ командующего, к тому же посланный прямо в ад­рес Верховного, заставил сохранить прежнюю организацию.

Я был удивлен, помня, как упрямо он настаивал на перено­се своего ФКП на Кавказ, когда обстановка требовала пребы­вания Военсовета флота в Севастополе и непосредственного руководства обороной (имеются в виду события начала нояб­ря 1941 г. — М. М.). Теперь же, когда ожидалось наступление из Севастополя на Симферополь, что лучше всего мог сде­лать сухопутный начальник, такой, как генерал И. Е. Петров, Ф. С. Октябрьский категорически и, я бы сказал, с обидой вы­сказался за оставление его в Севастополе. Вскоре это ото­звалось, когда в конце июня 1942 г. пришлось оставлять Се­вастополь, Военсовету вылететь на Кавказ». Иными словами, адмирал Октябрьский уже примеривал лавровый венок за­щитника Севастополя и освободителя Крыма, в то время как его присутствие требовалось в портах Кавказа. Там за него командовал начальник штаба, который, впрочем, был лишен Октябрьским права отдавать самостоятельные распоряже­ния. Каждое принимаемое им решение требовало подтвер­ждения Октябрьского, и хотя последний всегда утверждал их, давать начальнику штаба самостоятельность он не собирал­ся. На эти согласования уходила уйма времени, но командую­щий ЧФ не считал такое положение вещей недостатком.

При хорошем охранении шансы на прорыв в Севастополь имелись и у тихоходных судов, некоторое количество которых все еще оставалось в распоряжении командования ЧФ. Но оно отказывалось от их использования без борьбы. Вместо того чтобы охранять транспорты, боевые корабли Черномор­ского флота теперь сами становились перевозчиками грузов. По сравнению с пароходами и теплоходами их транспортные возможности являлись весьма ограниченными. Например, лидер эсминцев или эсминец могли принимать до 500—700 т различных грузов, тогда как нормальный транспорт в 4—5 раз больше. Кстати, суда типа «Абхазия» тоже нормальными транспортными судами не являлись. Это были товарно-пас­сажирские теплоходы, предназначенные для перевозок пас­сажиров по Черному морю. По проекту суда имели около 780 пассажирских мест и могли принимать в трюмы только 1000 т генеральных и 100 т рефрижераторных грузов. Практически же из-за небольших размеров трюмов получалось еще мень­ше. Так, в своем последнем рейсе «Сванетия» доставила в Се­вастополь, не считая людей, только 191,5 т боеприпасов и 681,5 т продовольствия. Для сравнения сухогрузный пароход «Анатолий Серов» (3925 брт), который по тоннажу уступал «Сванетии», 13 апреля доставил в базу 306 т боеприпасов, 1202 т продовольствия и 180 т других грузов. Последующий анализ показал, что ежедневно в период интенсивных боев гарнизону Севастополя требовалось подавать не менее 600—700 т грузов, из них примерно 2/3 должны были состав­лять боеприпасы, а для постепенного создания каких-либо запасов эта норма должна была увеличиться как минимум до 1000 т. Близкими к этой цифре поставки были только в декаб­ре, а в последующие месяцы их объем неуклонно снижался. Отдавало ли себе в этом отчет советское командование? От­части отдавало, но расценивало это как временные трудно­сти, существующие до тех пор, пока Крымский фронт не сни­мет с главной базы осаду. Только этим можно оправдать тот факт, что следующий после «Сванетии» транспорт прибыл в Севастополь спустя десять дней — 26 апреля. Пароход «Ана­толий Серов» доставил 3187 человек маршевого пополнения, но только 143 т боеприпасов, 1224 т продовольствия, 392 т фуража и 280 т угля. При совершении обратного рейса 28—29 апреля «Серов», охранявшийся эсминцем «Железняков», тремя тральщиками и двумя сторожевыми катерами, сумел отразить четыре налета вражеской авиации, в которых приня­ли участие в общей сложности 6 торпедоносцев и 11 бомбар­дировщиков. Все это еще раз подтвердило тот факт, что, отка­завшись от использования тихоходных, но специально пред­назначенных для перевозки большого количества грузов судов, сведения их в крупные конвои, командование ЧФ со­вершило серьезную ошибку, непосредственно повлиявшую на выполнение плана поставок снабжения в Севастополь.

Здесь несколько слов хотелось бы сказать о попытках со­ветского командования обеспечить воздушное прикрытие се­вастопольских конвоев. Еще с конца 1941 г. конвои при выхо­де из порта и входе прикрывались одномоторными истреби­телями, но последние по понятным причинам не летали над открытым морем на удалении более чем 20—30 миль от бе­рега. Немцы, естественно, знали об этом и свои налеты орга­низовывали за пределами зон ближней ПВО базы. С середины марта к сопровождению караванов привлекли бомбардиров­щики Пе-2. Они летали парами, реже одиночными машинами, на удалении до 105 миль от берега и могли барражировать над судами на высоте 400—800 м до 50—60 минут. При об­наружении вражеских торпедоносцев «пешкам» следовало лобовой атакой заставить их сойти с боевого курса и не до­пустить прицельного сбрасывания торпед. Следует отметить, что из всего стрелкового вооружения Пе-2 вперед по курсу мог стрелять только один пулемет ШКАС калибром 7,62 мм. Это намного уступало вооружению Не-111 Н-6, который рас­полагал для стрельбы в передней полусфере несколькими пу­леметами и 20-мм пушкой MG-FF. Для ликвидации преимуще­ства противника часть ДБ-Зф, МБР-2 и Пе-2 севастопольской авиагруппы оборудовали четырьмя направляющими для стрель­бы реактивными снарядами РС-82 или РОФС-132. До 21 мар­та Пе-2 севастопольской авиагруппы совершили семь выле­тов для прикрытия конвоев, с 22 марта по 21 апреля — еще 18. Насколько известно, впервые «пешкам» пришлось всту­пить в бой 18 марта при защите танкеров «Серго» и «Передо­вик», которым удалось невредимыми достигнуть Севастопо­ля. Очевидно, после этого случая штаб фон Вильдта сделал необходимые выводы и стал нацеливать свои бомбардиров­щики на конвои в тот момент, когда они находились еще даль­ше от берега. В начале апреля к обеспечению перехода судов привлекли и «пешки» главных сил 40-го бап, которые в этот период дислоцировались на Северном Кавказе в районе го­рода Майкоп и станицы Белореченской. Они сделали еще 13 вылетов, ни один из которых не сопровождался встречей с противником. Это неудивительно, поскольку общая протя­женность маршрутов из Туапсе и Новороссийска до Севасто­поля составляла 420—480 миль, так что имелась значитель­ная брешь, где корабли никем не прикрывались. Случай со «Сванетией», которая была потоплена в 120 милях юго-запад­нее Туапсе и в 170 милях от аэродрома Майкопа, убедил ко­мандование, что к обеспечению конвоев необходимо при­влечь самолеты с еще большим радиусом. Такой машиной безальтернативно являлся ДБ-Зф (с марта 1942 г. самолет именовался Ил-4, но в документах ВВС ЧФ до конца 1942 г. машина продолжала именоваться по-старому), состоявший на вооружении 5-го гвардейского минно-торпедного полка. Они начали вылетать для прикрытия кораблей с конца апреля и до 22 мая успели совершить 26 самолето-вылетов (4 — с аэ­родромов Кавказа, остальные из Севастополя). Кроме них ле­тали севастопольские Пе-2 (43 вылета) и СБ (4 вылета), а так­же летающие лодки МБР-2 (44 вылета с конца марта до 21 мая). Последние должны были осуществлять поиск подвод­ных лодок противника, но, поскольку единственная находив­шаяся на театре субмарина стран «оси» — румынская «Дель­финул» — в атаки на конвои не выходила, гидросамолеты так­же несколько раз участвовали в боях с торпедоносцами. Кроме того, их присутствие вселяло уверенность в летчиков колесных самолетов в том, что в случае вынужденной посадки на воду они будут спасены, а не пополнят ряды пропавших без вести. Бои над транспортами имели место 29 апреля, когда Пе-2 совершили 14 самолето-вылетов для прикрытия перехо­да транспорта «Анатолий Серов», и 9 мая при обеспечении обратного перехода танкера «Москва». В тот день Пе-2 совер­шили семь вылетов, ДБ-3 — четыре, МБР — шесть, по два — СБ и ЯК-1. В 30-минутном воздушном бою с девятью торпедо­носцами двум летающим лодкам (пилоты капитан Тарасенко, ст. лейтенант Чигиринский) удалось подбить одного против­ника, но от ответного огня «хейнкелей» пострадали два Пе-2 и один МБР. Хуже было исчезновение двух «яков» (летчики Че­ревко и Сидоров), которых к тому времени в Севастополе ос­тавалось не так уж много. Возможно, пилоты потеряли ориен­тировку при длительном полете над морем, но более вероят­ным кажется сбитие их истребителями противника, которые в эти дни развили необычайную активность в связи с наступле­нием на керченском направлении.