Ярослав Ивашкевич - Мать Иоанна от ангелов

12

К сожалению, скрыть прискорбное это событие не удалось: о том, что бесы матери настоятельницы вселились в ее экзорциста, стало известно всем. Ксендза Сурина без чувств перевезли в дом приходского ксендза и заперли в небольшой комнатке, где он целые сутки метался и громко кричал. Потом успокоился, допустил к себе Алюня и немного поел. О случившемся несчастье известили отца провинциала, который обещал сейчас же приехать. Тем временем во всем местечке, в обители и в корчме только и разговоров было, что об отце Сурине.

Больше всего, разумеется, толковали в корчме, где неожиданно опять появился пан Хжонщевский. Пани Юзя ломала себе голову, отчего бы приключилась с ксендзом эта беда, и докучала вопросами мужу, который отнесся к печальной новости куда спокойней и вообще не питал склонности к богословским рассуждениям. О бесах же он всегда говорил неохотно.

Во вторичном приезде придворного обоим, мужу и жене, чудилось что-то недоброе, и об этом они предпочитали беседовать только вдвоем.

- Такой важный господин, - говорила пани Юзя, - придворный королевича, всюду с ним разъезжает. И, на тебе, бросил все да вернулся в наше грязное местечко - нет, это неспроста!

- Верно, королевич у здешних евреев деньги занимает, - равнодушно заметил пан Янко.

- Такие дела пану Хжонщевскому не поручают, - уверенно возразила трактирщица.

- Много ты знаешь, кому какие дела поручают! - пробурчал пан Янко, раздраженный тем, что жена вмешивается в высокую политику. Он как раз обгрызал огромную кость из борща, всю покрытую мясом и жиром. Супружеская чета любила сытно и вкусно поесть.

- Ну да, не знаю! Когда была эта история с ксендзом Гарнецом...

- Тсс, - зашипел супруг, прикладывая палец к губам и косясь в ту сторону, где сидели Хжонщевский с Володковичем. Он так встревожился, что даже забыл о кости.

Володкович же в который раз описывал сценку, подсмотренную через чердачное окно.

- Мне, видите ли, пришлось полезть на крышу, - говорил он, - потому как я хотел помочь истопнику, а он трубы проверял. Сестра Саломея сказала ему, мол, у нее печка дымит. Я и говорю Одрыну: "Не лезь, брат, еще упадешь, или хочешь, я тебе пособлю", - ну и залезли мы в трубу, а там, братец ты мой, и впрямь галчиное гнездо было, обвалилось...

Пан Хжонщевский слегка поморщился на обращение "братец ты мой", но промолчал - он вообще с Володковичем был очень ласков. Все время подливал ему то меду, то сивухи, даже токайского вина потребовал, но луженая глотка Володковича, словно смолой обожженная, тонкого букета не чувствовала, и потому вернулись к напиткам попроще.

- Осмотрели мы эти трубы, обратно идем, и тут я заглянул в одно окошко, а там голубчик мой ксендз, которого я же сам сюда привез, на коленях стоит и через решетку матушке ручку жмет. Боже правый! Вот, думаю, хорошенькие экзорцизмы! Вместо того чтобы изгонять бесов, он, чего доброго, загонит ей в нутро какого иного беса... И говорю это Одрыну, а он - ну смеяться... Вот и спугнули голубков!

Володкович схватил чарку, истово и как-то судорожно захохотал и принялся повторять свой рассказ сначала. Раздосадованный пан Хжонщевский хотел, видимо, направить беседу на другой предмет, но это ему никак не удавалось. Стоило Хжонщевскому завести речь о деле, которое, должно быть, интересовало его больше всего, как Володкович поднимал руку, подмигивал крошечными своими глазками, говорил: "Это известно!" - и сразу начинал сызнова об отце Сурине со всеми подробностями - как тот стоял на коленях, да как держал за ручки мать Иоанну, да как смешно было на это смотреть.

Наконец Хжонщевский потерял терпение и сказал, что едет к пану Ожаровскому.

- Кабы ты вот так держал за руки какую-нибудь бабешку, - гневно молвил он, - ручаюсь, тоже было бы смешно смотреть.

- Смешно, смешно, почтеннейший! - смиренно возгласил пан Володкович и, ухватив пана Хжонщевского за кунтуш, принялся его молить и заклинать так горячо, что тот не только остался, но еще велел подать новую флягу с медом.

Флягу принесла сама пани Юзя и, сгорая от желания что-нибудь выведать да и самой не терпелось поговорить об одержимости отца Сурина, - подсела на минутку к гостям. У пана Хжонщевского был вид человека, которому ради высших целей приходится терпеть дурное общество. Снисходительно усмехаясь, он потягивал мед из большого стеклянного кубка.

Зато пани Юзя сразу же принялась рассказывать.

- Ах, пан камергер, с вашего позволения, какой ужасный случай! Ксендз Сурин, такой почтенный ксендз, иезуит... И вот уже три дня сидит под замком у приходского ксендза, кричит благим матом, мечется. Похоже, все бесы, что были в монастыре, накинулись на него. Два раза срывал с себя одежду.

- А что слышно в монастыре? - спросил пан Хжонщевский. - Сестра Малгожата не приходила?

- Нет, уже дня два как не была у меня, - с огорчением сказала пани Юзя, - и я не знаю, что в монастыре творится.

В эту минуту распахнулась дверь и, как вихрь, вбежала сестра Малгожата. Следом за ней шел Одрын, он старательно прикрыл за собой дверь и подошел, улыбаясь, к столу.

- Ну, вот она наконец! - вскричал пан Хжонщевский, лицо его посветлело. - А мы как раз говорили о вас, сестра!

- Я только на минуточку, золотце мое, - сказала сестра Малгожата от Креста, мимоходом целуя пани Юзефу. - Так давно у тебя не была, но и у нас, знаешь, такое делается! На минутку за ворота не выглянешь, - боже ты мой, такая перемена!

- Ну и что же там? Что в монастыре? - спрашивала хозяйка, обтирая губы после меда. - Какая еще перемена? Мы тут сидим в двух шагах от ваших ворот и ничегошеньки не знаем. Ты не приходишь...

- Про ксендза Юзефа слыхали? Да? Так вот, вообразите, с матери Иоанны будто рукой сняло! Здоровехонька! Похаживает по монастырю, во все сует нос, а ночью спит как убитая, даром что на власянице.

- Видали такое диво? - воскликнула пани Юзя.

- Все бесы в отца вселились! - с дурашливым ликованием рассмеялся Володкович и, всласть нахохотавшись, опрокинул единым духом чарку, бог весть которую по счету.

- Все, да не все, - молвила сестра Акручи, присев на краешек скамьи и с таинственной миной перегибаясь через стол. - У сестер там еще остались. Нынче с утра кричали как оглашенные. Но матушка здорова! Ну, да из сестер теперь бесов быстро повыгоняют. У сестер-то какие бесы, мелюзга, а вот матушку самые главные обрабатывали!

Володкович все смеялся и похотливо поглядывал на сестру Малгожату. Высокая, румяная монахиня и правда была привлекательна. Голубые ее глаза, смеясь, глядели из-под черного чепца. Пан Хжонщевский взял лежавшую на столе ее руку.

- Вы, сестра, так рады этому, как истинная христианка!

- Конечно, рада! - вскричала сестра Малгожата. - Из-за этих бесов никто уже не хотел и хромого барана пожертвовать в обитель. Да мы бы с голоду перемерли!