Владимир Янин - Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода

Вернемся, однако, к «кунице». Если 122 «копы грошей» равны 15,25 куниц, то с одной куницы брали оклад в 8 грошей, т. е. 480 литовских монет, или «четверетец». Рациональная окладная сумма с одной обжи при этом получается лишь при признании равенства куницы 12 обжам. Она соответствует в этом случав 40 литовским монетам, или же 40 «четверетцам», или же, наконец, 10 новгородским денгам. Между тем, как показывает обращение к материалам нового письма по волости Буице, доходность обжи в 1495 г. тяготела к новгородской гривне, т. е. к 14 новгородским денгам. Такое несоответствие прекрасно разъяснил А. Л. Шапиро: «Поскольку цены на хлеб в 1470-е годы были ниже, чем в 1490—1500-е годы, нельзя считать равными рубль старого и рубль нового письма. Когда мы исчисляем старый натуральный оброк в деньгах нового письма, мы должны, очевидно, переводить на курс нового письма и старые денежные повинности. А так как рожь по старому письму стоила 7 денег, а по новому – 10 денег, перевод денег старого письма в деньги нового осуществляется путем введения коэффициента, равного 10/7» [471]. Применение указанного коэффициента в нашем случае дает вполне удовлетворительный результат: 10 денег X 10/7 = 14 денгам.

Цель настоящего исследования заключается в выяснении возможностей, которые грамоты на бересте предоставляют для изучения сложных процессов развития новгородской денежной системы XIII–XV вв. Существо проблемы состоит в том, что на протяжении указанного периода система денежных единиц Новгорода проделала длительный путь превращений, механизм которых остается совершенно неясным, поскольку базой этих превращений были не красноречивые в руках нумизмата монеты, а неуловленные и – нужно честно признаться – неуловимые существующими средствами источниковедения товаро-деньги. Лишь крайние звенья этого процесса хорошо известны исследователям. В XI–XII вв. новгородцы пользовались запечатленной в Русской Правде общерусской системой денежного счета с подразделением гривны серебра на 4 гривны кун, а гривны кун – на 20 ногат или на 50 кун (резан). Монетная система Новгорода XV в. не имеет видимых точек соприкосновения с системой Русской Правды. Ее главная единица рубль разделяется на 216 денег; 14 денег образуют гривну, а этих последних в рубле содержится даже не целое число: 15 гривен равны 210 денгам, 6 денег составляют непонятный излишек. Нелогичность построения системы денежных единиц в Новгороде XV в. тем более очевидна, что паралельно существующая московская денежная система с подразделением рубля на 10 гривен или на 200 денег может быть относительно легко возведена к древнейшей системе Русской Правды, в которой основная единица (гривна серебра) также делилась на 200 мелких фракций (кун).

Загадка происхождения новгородской денежной системы постоянною привлекала к себе исследователей. Однако нельзя сказать, чтобы их усилия принесли сколько-нибудь заметные плоды. Слишком невелик был исходный материал построений и слишком обширны возможности для замены этого материала произвольными домыслами. Новейшая попытка объяснить происхождение новгородской системы XV в. принадлежит Н. Д. Мец, которая установила совпадение весовой нормы новгородских денег (0.79 г), отличающейся исключительным постоянством на всем протяжении самостоятельной чеканки, с весовой нормой монет Василия Дмитриевича, существовавшей в момент установления новгородского чекана в 1420 г. «Так как известно, по сведениям более поздних источников, – писала Н. Д. Мец, – что рубль новгородский содержал 216 денег, то вес его был 170 г. Нам представляется, что происхождение числа 216 следует выводить именно из числа московских денег, необходимых для составления этого новгородского рубля» [473].

Изложенная гипотеза содержит весьма ценные наблюдения, однако не решает проблемы в целом. Своеобразие новгородской системы отнюдь не исчерпывается необычным соотношением рубля и денги. Не менее своеобразным было в ней соотношение денги и гривны (1:14), не знающее аналогий в других русских системах. В конце концов число 216 достаточно удобно для расчетов. Во-первых, это 6 в кубе. Во-вторых, оно делится без остатка на такие излюбленные в метрологической практике разных народов величины, как 12 и 18. И если указанными удобствами пренебрегли при предполагаемом искусственном построении новгородской системы в 1420 г. и предпочли в высшей степени неудобное соотношение рубля и гривны, значит, за этим стояли причины, не нашедшие объяснения в рамках гипотезы Н. Д. Мец.

Между тем рассмотрение этой проблемы буквально под любым углом зрения сталкивает исследователя с массой неизученных, но сугубо важных деталей. Предположив, например, что соотношение денги и гривны (1: 14) возникло заново в результате сопоставления нормы московской денги и существовавшей к 1420 г. новгородской гривны, мы тем самым признаем, что в новгородском рубле и до введения собственной чеканки было не целое число гривен. Допустив обратное, а именно, что в основу гривны 1420 г. было положено уже бытовавшее в Новгороде соотношение 1: 14, в котором неизвестная нам норма старой мелкой фракции заместилась теперь нормой московской денги (что и повлекло за собой нарушение рациональности в соотношении рубля и гривны), мы вынуждены будем согласиться с существованием в Новгороде своеобразных структурных соотношений внутри денежной системы в период, предшествовавший введению монеты.

Наконец, и сам новгородский рубль в 170 г [474]неповторимо своеобразен. Его возникновение в какой-то период до 1420 г. не датировано и не объяснено, тогда как это, несомненно, центральный вопрос проблемы происхождения новгородской денежной системы XV в. Гипотезу Н. Д. Мец о роли в этом процессе московской монетной нормы можно было бы вывернуть наизнанку и предположить, что московская норма в Новгороде столкнулась не с рублем в 170 г, образовав необычное соотношение 1: 216, а с традиционным равенством рубля 216 единицам и, будучи умноженной на 216, породила столь своеобразную величину, какой был новгородский рубль в 170 г.

В любом случае, при любом повороте исследования мы придем к неизбежному выводу о наличии местных традиций в создании новгородской денежной системы XV в., о существовании в основе этой системы глубоких корней, уходящих в предшествующие пласты собственно новгородского метрологического творчества. Именно традиции труднее всего поддаются изучению, так как отсутствие монет XIII–XIV вв. усугублено редкостью и разрозненностью письменных свидетельств. Поэтому открытие берестяных грамот с их постоянными и многочисленными упоминаниями денежных терминов и денежных сумм имеет для изучения рассматриваемой проблемы решающее значение.