Борис Николаевский - История одного предателя

Хотел он этого или не хотел, но в положении Савинкова каждый обязательно должен был начать думать не о том, как он умрет, а о том, как он убьет, - даже вернее о том, как он сорганизует убийство. Независимо от воли человека, в таких условиях должны были создаваться совсем иные настроения, чем те, которые двигали Сазоновым, Каляевым и др., - настроения профессионального "охотника за черепами", настроения "мастера красного цеха", - если употреблять меткие выражения, которые введены в литературный обиход самим же Савинковым. Террор для него все больше и больше становился самоцелью.

В. М. Зензинов рассказывает в своих воспоминаниях, как он вместе с А. Р. Гоцем в начале 1906 г. вели спор с Савинковым относительно движущих мотивов их личного поведения. Зензинов и Гоц, - оба прошли курс учения в немецких университетах, были кантианцами по своему философскому мировоззрению и нравственный закон Канта клали в основу своих террористических выводов. "С удивлением, с недоумением, - пишет Зензинов, - мы услышали от Савинкова, что его категорическим императивом является воля Боевой Организации. Напрасно мы ему доказывали, что воля более или менее случайных лиц не может сделаться для человеческого сознания нравственным законом, - что с философской точки зрения это безграмотно, а с моральной - ужасно. Савинков стоял на своем. Интересы Боевой Организации и той террористической деятельности, которую она ведет, стояли для него выше, чем все остальное.

На этой почве вырастали и все конкретные выводы. Вся партия распадалась на две части: на членов Боевой Организации и на всех прочих. Первые, - ближайшие товарищи по борьбе, - должны были составлять одно тесное неразрывное целое, братский союз на жизнь и на смерть. Вторые, - существа низшего порядка, имели право только восторгаться первыми, помогать им, но ни в коем случае не предъявлять своих требований, не критиковать их действий. Всякая критика Боевой Организации, исходящая от не боевиков, объявлялась оскорблением для "чести" Боевой Организации, и против этой критики все боевики должны выступать сплоченным строем и со всею решительностью. Понятие о "чести" у революционера Савинкова было чисто офицерское, - и оно входило важным составным элементом в ту психологию "революционных кавалергардов", которую воспитывал Азеф внутри Боевой Организации и которая наиболее яркое свое выражение получила как раз в настроениях Савинкова.

При подобных настроениях Савинкова Азефу не составило труда превратить его в свое послушное орудие и в деле проведения в жизнь "большого плана" Азефа-Герасимова-Столыпина.

В ряды Боевой Организации Савинков вернулся, конечно, не без чувства горечи, вызванного ее бездействием в эти критические дни: эти ощущения тогда были общи для всех. Он тоже искал объяснения ее неудачам, - и естественно, прежде всего, прислушивался к рассказам Азефа, на которого привык смотреть снизу вверх. Азеф давал свои объяснения. Он говорил и о неудовлетворительности старых методов работы Боевой Организации, и об улучшениях, которые введены в дело полицейской охраны министров и которые не позволяют боевикам подойти близко к последним, - короче, обо всем том, что было намечено по планам Азефа-Герасимова. Но в то же время он играл и на специфических настроениях Савинкова, на его понимании "чести" Боевой Организации, на его раздражении против "штатских" членов Центрального Комитета, которые осмеливаются непочтительно говорить о боевиках. Критические замечания, которые тот или иной из членов Центрального Комитета осмелился сделать в частных разговорах относительно деятельности Боевой Организации, в его рассказах превращались в систематическое дискредитирование этими членами Центрального Комитета руководителей Боевой Организации, во внесение деморализации в среду членов последней. Отдельные указания, которые срывались с уст партийных кассиров в ответ на все более и более возроставшие требования Азефа (действуя согласно разработанному им с Герасимовым плану, Азеф в это время так раздул финансовые требования Боевой Организации, что даже привыкшие к большим расходам последней партийные кассиры начали кряхтеть), - выростали в систематическое притеснение Боевой Организации и в отказы в средствах на ее необходимые расходы.

Савинков прежде всего уцепился за последние части этих рассказов и ринулся в бой против Центрального Комитета.

Собрание последнего, на котором был поставлен вопрос с работе Боевой Организации и о претензиях последней против Центрального Комитета, состоялось в сентябре 1906 г. в Финляндии (на Иматре). На этом собрании присутствовали члены Центрального Комитета, - Крафт, Натансон, Панкратов, Слетов, Чернов и Азеф, - и в качестве представителя Боевой Организации Савинков: как и всегда в подобных острых случаях, Азеф заявил, что не может защищать точку зрения Боевой Организации по своей непривычке говорить публично, и потребовал приглашения Савинкова, способного эту точку зрения изложить и защитить. Именно Савинков и начал прения по этому вопросу. В большой, запальчиво-страстной речи он изложил обвинения Боевой Организации против Центрального Комитета. Это был настоящий обвинительный акт. Предупреждая упреки против Боевой Организации за ее недостаточную активность, он предъявил контр-иск к Центральному Комитету и доказывал, что "в неудачах Боевой Организации виновен Центральный Комитет: он не дает средств и достаточно людей для надлежащего развития боевой деятельности, он равнодушно относится к вопросу о терроре и не только не питает внутреннего доверия к руководителям Боевой Организации, но в лице двух своих членов, т. т. Чернова и Слетова, явно дискредитирует Боевую Организацию, отзываясь о ней легко и неуважительно. При таких условиях, - говорил он, Боевая Организация не может продолжать работать. Савинков, при поддержке Азефа, требовал, чтобы Центральный Комитет изменил свое отношение, высказал им полное доверие и, в качестве санкции, предал суду т. т. Чернова и Слетова" (Так излагает речь Савинкова "Заключение Судебно-Следственой Комиссии по делу Азефа" (стр. 51), опираясь на показания опрошенных ею участников указанного собрания. В своих воспоминаниях Савинков скрадывает эти подробности своего тогдашнего выступления.).

В противном случае Савинков и Азеф отказывались вести боевое дело.

Обвинения эти поразили своей неожиданностью и необоснованностью. Они не только не отвечали истинным настроениям и всего Центрального Комитета в целом и специально названных его членов в частности, - утверждения, в основе их лежавшие, в ряде случаев просто не соответствовали действительности. Было непонятно, как могли возникнуть подобные лжетолкования, подобные искажения фактов. Прения носили острый характер. Савинков держал себя прямо вызывающе, особенно в отношении Слетова, с которым у него были старые личные счеты: зимою 1903-04 г., в дни первого побега Савинкова из Петербурга, с порученной ему работы над подготовкой покушения против Плеве, Слетов встретил Савинкова в Киеве, - растерянного, почти испуганного, - и составил очень невыгодное о нем мнение, которое и высказал тогда же вслух, доказывая, что набранная Азефом молодежь непригодна для боевого дела и только компрометирует Боевую Организацию. Этот отзыв дошел до Савинкова, - эту заботу взял на себя Азеф, и теперь Савинков вымещал свои старые обиды.