Юлия Кантор - Война и мир Михаила Тухачевского

Нарком внешней торговли Л. Б. Красин 26 сентября 1921 года писал Ленину:

«План этот надо осуществить совершенно независимо от какихлибо расчетов, получить прибыль, «заработать», поднять промышленность и т. д., тут надо щедро сыпать деньги, работая по определенному плану, не для получения прибыли, а для получения определенных полезных предметов — пороха, патронов, снарядов, пушек, аэропланов и т. д.»7.

В конце июля — начале августа 1921 года Нидермайер вновь появился в Москве: к этому времени была уже выработана линия на тесное военно–политическое сотрудничество.

В конце сентября 1921 года в Берлине состоялись секретные переговоры Красина с руководством рейхсвера, в которых с немецкой стороны принимали участие главнокомандующий рейхсвером генерал Зект, Нидермайер и другие представители германской военной элиты8.

В 1923—1924 годах официальная стратегическая доктрина Красной армии отражала взгляды М. Н. Тухачевского, формируясь на его теориях «революции извне», «стратегии сокрушения» и — «таранной стратегии» на основе «последовательных операций»9.

РККА требовала серьезных реформ, вынуждая руководство СССР оставить надежды на ближайший революционный кризис на Западе и разработать общую геополитическую концепцию. В основу ее была положена определенная М. Тухачевским в 1924 году «стратегия организации ». Она разрабатывалась им на основе итогов Первой мировой войны, с учетом тех выводов, которые делались в зарубежной (в частности, немецкой) военной печати, и переносила акцент в решении оборонных и геостратегических проблем на так называемую «маневренную » организацию использования военного потенциала страны10.

После подавления восстания на Тамбовщине у Тухачевского возникла передышка, и он отправился к семье.

«По предложению В. И. Ленина он получил отпуск на месяц и приехал к нам во Вражское, — вспоминала его сестра Елизавета Николаевна. — Михаил Николаевич приехал с женой, с ним приехали его адъютанты, водители автомашины и летчики, которые прилетели на двух самолетах (продуманно–эффектное появление 28–летнего командующего в родовом гнезде. — Ю. К.).

Приехала приятельница сестры пианистка Нина Отто, которая много играла на рояле. Лето стояло прекрасное, сад был полон яблок и груш, война окончилась, опять все собрались вместе (братья тоже приехали), и это время прошло чудесно. Все рады были опять встретиться. Михаил Николаевич много читал в этот месяц. Книги нам привозил знакомый агроном из соседнего совхоза. И, помню, Михаил Николаевич безжалостно отбирал у меня какой–нибудь начатый роман, прочитывал его сначала сам, а потом уж отдавал мне.

Помню это были романы Гюго, Дюма, сам же он также привез с собой много книг, среди них мне запомнился Эдгар По. Месяц прошел незаметно и, уезжая в Смоленск, Михаил Николаевич взял с собой меня и сестру»11.

Романтический месяц в деревне остался в прошлом:

в ближайшем будущем Тухачевскому предстояла активная деятельность на внешнем и внутреннем «фронтах». Он стал одним из главных участников и проводников советскогерманских военных контактов и одним из самых «неспокойных » и амбициозных военачальников. Западный фронт, которым он продолжал командовать, по–прежнему оставался одним из самых стратегически важных и политически болезненных. На польских границах снова сошлись интересы России и Германии. Настрой Тухачевского, куда в большей степени милитаристский, нежели идеалистически революционный, способствовал его активному стремлению контактировать с Берлином для решения задачи «расширения границ» на Запад.

Переговоры в Берлине проходили с 25 января по 17 февраля 1922 года. Наряду с обсуждением политических (установление дипотношений) и экономических (предоставление займа) проблем шло зондирование воп росов военно–промышленного сотрудничества12. Итогом стало подписание 16 апреля 1922 года в итальянском городке Рапалло советско–германского договора. Рапалльский договор давал старт долгосрочному альянсу.

Стороны взаимно отказались от всяких финансовых претензий друг к другу (возмещение военных расходов и убытков, включая реквизиции, расходы на военнопленных).

Для Советской России это означало отказ от претензий на репарации с Германии, для Германии — отказ от претензий на возмещение за национализированную частную и государственную собственность при условии, что правительство РСФСР не будет удовлетворять аналогичных претензий других государств. Договор предусматривал восстановление дипломатических и консульских отношений между двумя странами, развитие экономического сотрудничества и торговли на основе принципа наибольшего благоприятствования, также была зафиксирована готовность германского правительства «оказать возможную поддержку сообщенным ему в последнее время частными фирмами соглашениям и облегчить их проведение в жизнь».

Постановления договора вступали в силу немедленно13.

Документ дополняли письма, не подлежавшие опубликованию.

В них говорилось, что в случае признания Россией претензий в отношении какого–либо третьего государства, урегулирование этого вопроса станет предметом специальных переговоров, причем с бывшими немецкими предприятиями должны будут поступать так же, как и с однотипными предприятиями этого третьего государства.

Кроме того, германское правительство обязалось не участвовать в сделках международного экономического консорциума в России, предварительно не договорившись с правительством РСФСР14.

«Это было первое выступление побежденных против беспощадных победителей, — отметил один из представителей прусского военного ведомства Курт Штудент. — Этот договор имел эффект разорвавшейся бомбы»15…

В феврале 1923 года в Москву на две недели тайно приехала первая немецкая военная делегация. Штудент был в ее составе — как референт по воздушному флоту и газовому вооружению. В переговорах с советской стороны участвовали шеф генерального штаба Лебедев и его заместитель Шапошников. Рассматривались вопросы финансовой и технической поддержки Германией восстановления российской военной индустрии. «Мы были приятно удивлены достижениями русских, они были выше, чем мы предполагали », — записал Штудент. Темой обсуждения стало открытие немецкой авиашколы в Липецке (1925 год) и танковой — в Каме у Казани (1928 год). Планировалось также осуществлять постоянный обмен офицерами и военными инженерами. «Мы впоследствии были побеждены Красной Армией с помощью нашей же стратегии»16, — этот вывод Штудент сделал уже после Второй мировой.

В 1923 году в честь Тухачевского назван город.

«Руководителю пятой армии — освободителю Урала от белогвардейщины и Колчака — в день четвертой годовщины взятия Урала Красной Армией — Миасский горсовет им шлет пролетарский