М. Дитерихс - Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II

Руководясь указанной основной идеей изыскания путей для разрешения тяжелых событий момента, Государь естественно отказался от подавления петроградского движения силами извне, так как это должно было неизбежно привести к внутренней вооруженной борьбе, к возможности развития гражданской войны и как следствие этого к ослаблению боеспособности фронта. Мысль такого способа действий была противна всему Его пониманию Своего служения народу, а потому доводы окружающих о необходимости прибегнуть к вооруженной силе, о вызове для сего надежных частей с фронта не находили у Него отголоска, что и послужило причиной обвинения Его в нерешительности, в фатализме в поведении этих дней. Это не был фатализм; это была глубокая покорность перед Промыслом Божьим и безропотная вера в благость и мудрость Его в вопросе возникшей внутренней идейной борьбы. Его выбор генерала Иванова, человека мягкого и миролюбивого по натуре, в качестве Главнокомандующего Петроградским военным округом, подтверждает эту точку зрения Государя. В личных указаниях, данных в двух беседах с Ивановым, Царь ознакомил генерала со Своим желанием разрешить политические вопросы мирным путем и с необходимостью избежать «междоусобицы и кровопролития в тылу фронта». Беспокоясь лишь, в частности, за безопасность Своей Семьи, оказавшейся слишком близко к вооруженному мятежу в Петрограде, Государь разрешил двинуть часть предназначенных с северного фронта войск на Царское Село, куда указал прибыть и генералу Иванову. Трагизм начинавшейся агонии Императора Николая II заключался в том, что Он в эти тяжелые дни оставался непонятым лицами, Его окружавшими, как это было и во всей Его государственной жизни. Все требовали от Него теперь, руководясь идеями и образцовыми примерами западноевропейских народов, изменения существующего порядка организации исполнительной правительственной власти, в целях юридического ограничения Его самодержавной власти, а Он, побуждаемый высокой любовью, исходившей из Его Помазанничества, искал путей для удовлетворения предъявленных к Нему требований, в целях морального усиления своего слияния с народом «всея земли», в духе и форме исторических идей своего русского народа. Он действовал, как имущий власть от Бога; от Него же ждали поступков и решений только как от Царя - гражданского Правителя; или уступи, или карай силой, если можешь. Он же мог вести свой народ в исторической миссии Помазанничества от Бога только по путям заповедей Того, к Кому по смыслу идеи государственного единения стремится чутьем русский народ «всея земли» - к Христу.

За эти дни Своего пребывания в Могилеве, и особенно за день 27 февраля, Государь имел возможность почувствовать, что и в кругу Его высшего военного штаба существует тот же гражданский взгляд на Его самодержавие, как и в интеллигентных сферах Петрограда; и здесь от Него ждали или уступок конституционного характера, или решительных действий военной силой, опирающихся на верные части, находившиеся на фронте. В течение этого дня Государь получил телеграммы от Великого Князя Михаила Александровича, Председателя Совета Министров князя Голицына, Председателя Государственной думы Родзянко и группы выборных членов Государственного Совета. Все эти представления были, в сущности, одинаковыми по содержанию и характеру, и все они заканчивались указанием на необходимость создания нового кабинета министров на парламентских принципах, с установлением ответственности кабинета перед Государственной думой, иначе говоря - на необходимость дарования России конституции. Совершенно больной и утомленный за день генерал Алексеев хотел послать Государю телеграмму князя Голицына просто с офицером. «Но я сказал генералу Алексееву, - пишет в своих воспоминаниях бывший в то время генерал-квартирмейстером генерал Лукомский, - что положение слишком серьезно и надо ему идти самому; что, по моему мнению, мы здесь не отдаем себе достаточного отчета в том, что делается в Петрограде; что, по-видимому, единственный выход - это поступить так, как рекомендуют Родзянко, Великий Князь и князь Голицын; что он, генерал Алексеев, должен уговорить Государя…», и далее: «Я сказал, что если Государь не желает идти ни на какие уступки, то я понял бы, если б он решил немедленно ехать в особую армию (в которую входили все гвардейские части), на которую можно вполне положиться; но ехать в Царское Село - это может закончиться катастрофой».

«Ехать Государю в Царское Село опасно», - сказал генерал-квартирмейстер генералу Воейкову. Мог ли Государь перед опасностью, угрожавшей России, остановиться в Своем христианском служении русскому народу из-за опасности, которая могла угрожать Ему лично? В своем безграничном служении на благо и пользу «всея земли», связав теснейшим образом Свою судьбу с исходом ужасной мировой борьбы идей, мог ли Он думать о Себе, о сбережении Себя, Своей жизни, когда обстоятельства грозно выдвигали смертельную опасность для будущей судьбы России, врученной Его охране и ограждению Всевышним Творцом в путях Его Божественного Промысла? Высказанные генерал-квартирмейстером мысли не принадлежат вовсе только одному генералу Лукомскому; так же мыслили в то время все мы, те же мысли разделялись и всем высшим комадным составом армий, быть может за очень малым исключением тех единичных старших начальников, которые ушли в отставку тотчас по отречении Государя от престола и по переходе власти к Временному правительству; таких было едва ли более десятка человек. Все же остальные были, безусловно, солидарны с мнением генерала Лукомского и носили в себе ту же исключительно гражданскую точку зрения на своего «Помазанника Божия».

Совершенно логично и естественно, что при сложившейся обстановке и выяснившихся взаимоотношениях Царя с Его приближенными, Государь стремился вернуться назад в Царское Село. Все существо Его в этих ужасно и резко проявившихся условиях идейного и духовного одиночества жаждало поддержки, укрепления, которые Он мог найти только у Государыни, Его понимавшей, с Ним же вместе страдавшей за Россию и с Ним же готовой «отдать жизнь на благо и пользу» России. Он стремился туда, чтобы разрешить важнейший вопрос минуты, вопрос острой необходимости Своего теснейшего слияния с народом в исторических путях идеологического мировоззрения «всея земли», руководясь исключительным чувством любви, присущей высокому значению русского Монарха. Он стремился к очагу Своей духовной силы, чтобы в среде Своей исключительной по религиозности Семьи найти укрепление воли и духа и довести Свое христианское служение на благо вверенному Ему народу до конца.