Александр Афанасьев - Боги – суть предки наши

По свидетельству Геродота, скифы верили, что боги, герои, все люди вообще, и племена скифские в особенности, происходили от верховного божества Неба (Хива = Зевса), которому они придавали эпитет papaios — слово, сближаемое Бергманом с греч. Πάπας, арм. рар, славян. папа — отец, предок, родоначальник. По мнению германцев, бог Tuisko (Tivisko — сын Неба; tiv = Див) был отцом Манна, первого человека, и чрез него прародителем всего немецкого народа, что напоминает индийского Мана, который спасся от гибели во время потопа и стал родоначальником людского племени. [359]Творческие силы неба столько же зависят от посылаемых дождей, как и от лучей весеннего солнца, дарующего ясные и теплые дни; в небесных богах, представителях этих творческих сил, древнейшие мифы соединяют воедино черты, принадлежащие весеннему солнцу, с чертами громовника (припомним Аполлона, Фрейра, воинственную деву Зóрю). Поэтому рядом с вышеуказанными преданиями встречаем другие о происхождении рода человеческого от Солнца. По скифскому преданию, Небо родило бога Солнце (Targitavus, Svalius), у которого было три сына: Щит, Стрела и Коло (колесо = воз и соха); эти три брата и почитались родоначальниками скифов — воинов, кочевников и пахарей. Согласно с этим, «Слово о полку…» называет русичей внуками Дажьбога (солнца): «погибашеть лзнъ Даждьбожа внука», «встала обида в силах Дажьбожа внука». [360]

Мы видели, что понятие о божественном предопределении (судьбе = Роде) старинный памятник связывает с богом-громовником, который, бросая с неба камни, творил из них людей; то же понятие соединяется и с Солнцем, которому чехи дают название Деда-всеведа.

Имя деда присвояется славянами не только солнцу, но и божеству весенних гроз. В народных обрядовых песнях доныне повторяется воззвание «Ой Дид-Ладо!». Ладо соответствует немецкому Фрейру; песни, сопровождаемые означенным воззванием, возглашаются при встрече весны (на Семик и Троицу), и в одной из них воспевается приготовление пива, т. е. того опьяняющего, бессмертного напитка, который заваривают небесные духи во время весенней грозы. [361]

У западных славян было в обычае при начале весны, прогоняя Морену (Смерть, Зиму), носить дедка и петь в честь его обрядовые песни; о нем рассказывали, что дедко всю зиму сидит в заключении в хлебных амбарах и поедает сделанные запасы, т. е. в зимний период времени он лишается своей производительной силы, успокаивается от своих обычных трудов и питает род людской старым хлебом. [362]С наступлением весны он выходит из заключения и начинает засевать землю и растить хлеба.

У болгар [363]существует поверье, что Дедо-Господь ходил некогда по земле в образе старца и поучал людей пахать и возделывать поля. Украинские поговорки: «пищить, як дидько в градовий хмари», «жене, як дидько витри» [364]— свидетельствуют о связи дедка с тучами и ветрами. Домовой, как представитель того же небесного пламени, низведенного на домашний очаг, известен на Руси под именем деда.

Под влиянием тех демонических свойств, какие издревле приписывались облаченному в мрачные тучи громовнику и домовому, и отчасти, может быть, под влиянием христианства слово дедко стало употребляться в значении черта; у Памвы Берынды стоит при этом слове такое объяснение: «сице бо нецыи обыкоша диавола именовати», [365]что подтверждается и народными поговорками и клятвами: «ходить, як дидько по пеклу» (вар. «шибаецця, як черт пекли»), «скаче, верещить, як дидько», «а сто дидькив у твои бебехи та печинки. [366]

Нашему выражению: «Дид-Ладо» равносильно литовское didis Lado; didis, или didelis, значит великий, старейший. [367]Нестор дает Перуну первое место при исчислении языческих богов, без сомнения, потому, что с ним нераздельно было понятие о главном и старейшем божестве. Облачное небо, творящее громы и молнии, у всех индоевропейских народов носило название отца: pitâ Dyâus (Divas-pati было прозванием Индры), πατήρ Zεύζ, Jupiter; у славян великий старый бог, прабог; [368]у германцев Один (Вуотан)=Allvater — отец богов и людей, Aldafadhir — отец людей; Aldagautr — der Menschen Urvater, Ahnherr, Erzeuger, Top = der alte Gott или Vater; у финнов Ukko Jumala: Jumala — небо, Ukko — дед, старик, домовладыка, [369]и вместе с тем собственное имя бога-громовника. Заслыша громовые удары, финны говорят: «Ukko pauha» (буквально: дед гремит), подобно тому, как шведы выражаются о громе: «Добрый старик или добрый отец едет!» [370]

Мифические представления о первозданных людях — дубе и ясене, о родстве души человеческой с стихийными существами, о лесных духах и девах, жизнь которых неразрывно связана с известными растениями, — повели к созданию разнообразных сказаний, повествующих о превращении человека и переходе души его в дерево или цветок. Вера в возможность подобных метаморфоз, наследованная от глубочайшей старины, была скреплена тем воззрением, какое имел древний человек на самого себя. Рождение дитяти и его медленное, постепенное возрастание сравнивал он с прозябанием дерева; отдельные части тела представлялись ему подобием тех отростков и ветвей, какие дает из себя древесный ствол. Такое воззрение засвидетельствовано историей языка. Семя служит общим названием и для зерна, из которого вырастает всякий злак и всякое дерево, и для оплодотворяющего начала в животных и человеке. Беременность уподобляется всходу посеянного зерна; так, в народной былине говорит жена богатырю Дунаю:

В других песнях богатыри наказывают своей дружине избивать вражеское царство, рубить и старого и малого, не оставить ни единого человека на семена. [371]«Семячко» употребляется в областных говорах как ласкательное название дитяти. [372]О беременной женщине выражаются на Руси иносказательно: «покушала горошку», а в сербской песне, которую поют после родов, страдания родильницы изображаются следствием того, что она наелась бобов. [373]Рождение младенца уподобляется принесенному злаком или деревом плоду: понести плод — забеременеть, бесплодная женщина — та, которая не рожает. Встреча с беременной женщиной сулит пахарю урожай. По древне-германским законам такая женщина могла безнаказанно входить в чужой сад и вкушать плоды; [374]верили, что то молодое дерево, с которого первые плоды сорваны беременной женщиною, непременно будет урожайно. [375]Наоборот, лужичане советуют будущей матери съесть первый плод с дерева, чтобы счастливо выносить и родить ребенка. [376]Названия ноги, руки, пальцев и ногтей в санскрите объясняются уподоблением человека растению. Ногами человек касается земли и тем напоминает дерево, прикрепленное корнями к матери сырой земле; впечатление это выражено словом pâda (лат. pes, pedis, литов. pádas, готск. fôtus) — не только нога, но и древесный корень. Если ноги сравнивались с корнями, то самое туловище представлялось стволом, а руки казались отростками: санскр. câkhâ — рука и ветвь соответствует литовскому szakà (ветка) и рус. сук, сучок, пол. sęk южность шака — кисть руки; слово рика (пол. ręka) сближается с нем. Ranke — ветвь или плеть вьющегося растения. Сверх того, рука обозначается в санскрите сложным panća-cjakha (pancán — пять и câkhâ — ветвь, сук), т. е. имеющая пять сучков или пальцев; палец — kara-câkhâ, собственно: ручной сучок (kara — рука от kri — делать=делающая). Ноготь вырастает на пальце, как лист на ветке, и потому называется: kara-ruja (rui — расти) = растущий на руке; [377]наше ноготь, старин. нокть, литов. nagas, санскр. nakha от nakh — ire, se movere, т. е. растущий. [378]Рамень, раменье — лес, поросль, рáменный — боровый, лесной происходят от одного корня со словом рамо, рамена — плечи; [379]шкура в некоторых областных наречиях означает древесную кожу; [380]волоса народный эпос отождествляет с травою, а траву и цветы называет волосами земли.