Александр Афанасьев - Боги – суть предки наши

Ukko и akka — отец и мать семейства.

У. З. А. Н. 1852, IV, 509–12; Ж. М. Н. П. 1846, III, ст. Гримма, 177; 1849, V, 59; D. Myth., 152–3; Die Götterwelt, 181–2; Рус. Сл., V, 15; у литовцев Вешайтас — старый отец. К богу Укко взывают о помощи в трудных родах (У. З. А. Н. 1852, IV, 524). Между мифическими сказаниями, принадлежавшими финнам и чуди, Моне приводит следующее: Лаунатавр была беременна десять лет и до тех пор не могла разрешиться, пока св. Георгий (св. Прьене) не бросил ей на живот красную нитку (молнию).

Ibid., III, 41 и др. страницы; Кирша Дан., 52.

Обл. Сл., 224.

Ч. О. И. и Д. 1865, II, 48.

D. Rechtsalt., 408.

Biötrâge zur D. Myth., I, 209.

News Lausitz Magazin, 1843., III–IV, 346. Когда ведут на двор купленную корову, то, встречать ее должна беременная женщина; делается это с целию, чтобы корова приносила здоровых телят и давала много молока.

Ист. очер. рус. слов., I., 12–14; Зап. Р. Г. О. по отд. эногр., I, 569; Пикте, I, 197–8.

Изв. Ак. Н., IV, 89.

Обл. Сл., 188.

Ibid, 266.

Н. Р. Ск., III, 2; V,24; Рус. Бес. 1856, III, 100–1; сб. Валявца, 111–6.

Моск., 27.

XIV, 346–351.

Ган, 21.

Der Ursprung der Myth., 160–3. Нимфу Lotis предостерег осел; точно так же крик Силенова осла (т. е. гром) разбудил спящую Весту в то время, как подкрадывался к ней опьяненный Приап. По своему дикому крику и цвету кожи осел является в мифических сказаниях греков одним из животных олицетворений грозового облака.

Вост. Евр. 1820, IV, 289–292; Сахаров., II, 32–35.

Н. Р. Ск., V, 17; VI, 25; VII, с. 314–8, Кулиш, II, 20–23.

Временник, XX, 73.

Т. I, 28; т. III, с. 55–56.

Ах, милый пастушок! Ты играешь на моей кости; мой брат меня убил, под мостом схоронил за дикого вепря и королевскую дочь. Сравни у Гальтриха, 42: «Der Rohrstengel»; Slov. pogad., 125–6.

Песни разн. нар. в переводе Н. Берга, 405.

Подобные рассказы можно услышать и в Испании, и даже в Южной Африке у беджуанов. — Лет. рус. лит., кн. I, 112–4. Костомаров (С. М., 66) указывает на предание о девице, которая несла воду и, тяготясь своею тяжелою ношею, бросила ведра и превратилась в яблоню; проезжали мимо парубки, срубили яблоню и сделали из нее гусли.

Об истор. зн. нар. поэз., 38; Малорус. литер. сборн. Мордовцева, 250–2. Сравни с песнею, в которой сказано: «Иване! посеку тебя, как капусту, посею в трех огородах, и уродится три зельечка: барвинок, любисток и василек».

Н. Р. Ск., VI, 25, b.

Ibid., 66.

Об. истор. зн. нар. поэз., 57,60; Малор. лит. сборн., 230; Сборн. памятн. нар. творчества в сев. крае, I, 176; Ч. О. И. и Д. 1866, III, 679.

Так, в одном варианте читаем: плыли брат с сестрою через море; брат переплыл, сестра потонула; она наказывала: не пей, братец, с этого моря воды, не лови в озере рыбы, не коси по лугам травы, не ломай калины, не рви в саду яблочка; вода в море — то кровь моя, рыба — мое тело, трава — косы, яблочко — личико, калина — краса моя! — Черниг. Г. В. 1861, 13. В купальской песне мать утонувшей Ганны говорит: не берите из Дуная воды — то Ганнины слезы, не ломайте на лугу калины — то Ганнина краса и т. д. — Пассек, I, 109. По греческому сказанию, Атлант был превращен в скалу, а борода и пряди волос его в густые леса.

Об истор. зн. нар. поэз., 50; Малор. лит. сборн., 215; Вест. Р. Г. О. 1857, VI, 324–5; Сборн. памятников народн. творчества в северо-западн. крае, I, 64.

Калеки Пер., III, 697–700.

Перевод: Прошло немного времени, поверх милого выросла зеленая сосна, поверх милой — румяная роза, и обвилась роза около сосны, как шелк около пучка цветов. Или:

(Срп. н. njecMe, I, 239–240, 259, 312; И, 167.) У верхних иллирийцев то же предание: из гроба юнака вырастает алая роза, из гроба девойки — белая лилия, подымаются цветы выше церкви и срастаются над нею верхушками. Ж. М. Н. П. 1840, XI, 78; Ч. О. И. и Д. 1866, III, 711.

Малор. лит. сборн., 229, 236–7; О. З. 1860, V, 122; Метлинск., 286; Об истор. зн. нар. поэз., 98–99 (невестка обращается в тополь или рябину).

Beiträge zur D. Myth., II, 241, см. также Germ., 474–5 Mythen. Prostonar ceske pisne a rikadla, 466–7.

Mythen. Prostonar ceske pisne a rikadla, 466–7. Черты литов. нар., 125–6.

Черты литов. нар., 125–6.

Малор. лит. сборн., 232–3, 235–7; Ч. О. И. и Д. 1866, III, 712–3; Об истор. зн. нар. поэз. 46, 50–52; Вест. Р. Г. О. 1852, I, 21–22, ст. Срезнев; Костомар. С. М., 64–66; Метлинск., 290–1, песни нар. Берга, 24.

Сказ. Гримм, 123, 260: три женщины были превращены в цветы и красовались в поле; одна из них явилась ночью домой и перед рассветом, когда следовало ей удалиться в поле и снова принять вид цветка, сказала своему мужу: «Если ты сегодня выйдешь поутру и сорвешь меня, то я буду избавлена и останусь с тобою!» Все три цветка были совершенно сходны; как же узнал ее муж? Очень просто: так как ночью она была дома, а не в поле, то роса пала только на два цветка, а на третий — нет; поэтому и узнал ее муж.

Н. Р. Ск., VII, 34.

Черты литов. нар., 74; Семеньск., 144; Иллюстр. 1848, № 28. На Украине утверждают, что не следует купаться до вешнего Николы (9 мая); не то «з’человика верба виросте» (Номис, 10).

Черты литов. нар., 70–72; сравни с малороссийским преданием, напечатанным в Записках о южн. Руси (И, 33–34): девица, выданная за ужа, превращается в крапиву, дочь ее в кукушку, a сын в соловья.

Маркевич., 87–88; Малор. лит. сборн., 234–5.

Маркевич., 86; Об истор. зн. нар. поэз., 35.

Громанн, 93; Толков. Слов., I, 450.

Об истор. зн. нар. поэз., 39.

Срп. м njeсме, II, 14–18.

Иллюстр. 1846, 332; Статист, опис. Саратов, губ., I, 62–63. Мнение это занесено и в рукописные поучительные сочинения старообрядцев. — Пам. стар. рус. литер., II, 427–434.

Москв. 1848, VIII, 52; Пузин., 167. Картофель называют чертовыми яблоками и в некоторых деревнях считают за грех употреблять его в пищу. По другим рассказам, картофель народился от табачных семян или от дьявольской слюны — в то время, когда нечистый плюнул с досады, что не удалось ему соблазнить Христа. Принесенный в избу картофель подымает в ней неистовую пляску. — Москв. XII., 44.

Н. Р. Лег., 28, а и с. 177–180.

«Ад» в переводе Мина, 103–5.