Василий Глотов - Наедине с совестью

Три года тому назад он приютил у себя молодого деревенского паренька - Мишу Молчкова, согрел его отцовским вниманием, дал себе слово сделать из него опытного шахтера. На второй же день Ковальчук устроил Молчкова в свою бригаду и в течение семи месяцев настойчиво обучал паренька нелегкому мастерству забойщика.

Михаил радовался: в Степане Ковальчуке он приобрел искреннего друга, наставника. Всей душой полюбил он Степана, брал с него пример в труде и в поведении, гордился им.

Степан же не упрекал парня, когда тот по неумению допускал оплошности в лаве, а, наоборот, становился внимательнее к нему, подробно разбирал ошибки, советовал, помогал. Обычно после рабочей смены, уходя домой, Ковальчук брал под руку Михаила и говорил утешительно:

- Люблю я тебя, Мишка! Хороший ты парень, и шахтер из тебя будет хороший. Только не опускай в неудачах крылья. Молодому орлу нельзя жить без них. А ты - орел. Ну-ка, подними голову.

Михаил оживал от этих слов. Ему становилось легче дышать, смотреть в глаза товарищам.

И вот - трагедия! Но не у него, а у Степана. Случилась непоправимая беда. Невыносимо жалко друга. Нужно что-то такое сказать ему, чтобы он пришел в себя, встряхнулся и ожил, как оживал когда-то он, Михаил, от его добрых советов и слов. Но что же сказать? Как облегчить его страдания?

Эти мысли захватили Михаила. Он смотрел куда-то в сторону поселка и напряжено думал. Наконец, положил руку на плечи Ковальчука, сказал твердо:

- Идем! Отвечать за все буду я!

Степан вздрогнул. Он понял, на что решился его юный друг, и ему стало еще тяжелее. Что значит: "Отвечать за все буду я"? Во имя чего он хочет отвести беду от него и подставить ей свои молодые плечи? Да и будет ли это справедливо?

- Не-ет, Миша! - растягивая слова, проговорил Степан. - Я не пойду на это. Нельзя так. Преступление совершил я, так чего же ты будешь за меня страдать? Зачем?

- Идем, говорю! - сердито повторил Михаил. - Раз я беру все на себя значит, так надо. И не качай головой! Пойми, Степан, я один, а у тебя еще пять ртов. На кого ты их оставишь? А потом - кто может доказать, что ты, а не я убил Федько?

- Нет, Ми-ша, нет! - шептал Степан бескровными губами. - Не могу я согласиться. Тяжело мне будет. Я буду на воле, а ты - в тюрьме. Нет, убийца я, а не ты!

- И ты не убийца! - крикнул Михаил. - Федько сам себя убил. Это же он распустил грязные слухи о бесчестии твоей жены. Но я ведь знаю Стефу, уважаю ее. Она была верной тебе, когда ты служил в армии. За свою ложь Федько и поплатился. Идем!

И они направились в поселковое отделение милиции.

*

Примерно через месяц во Дворце шахтеров состоялся суд. Пришли близкие и знакомые Михаила. Их интересовал один вопрос: насколько суровым будет приговор? Горняки хорошо знали Молчкова, высоко ценили его честное отношение к работе, мастерство забойщика, уважали в нем большую физическую силу. Такой парень! Как он только мог связаться с непробудным пьяницей и дебоширом?

Молчков сидел на скамье подсудимых. За дни предварительного следствия он сильно похудел, но прежним оставалось тепло его глаз, не погас на щеках румянец, а мелкие кольца черных кудрей так же, как и месяц назад, украшали его гордую голову. От защиты Михаил отказался, всю вину принял на себя и не просил снисхождения.

Степан выступал на суде в качестве свидетеля. Он почти слово в слово повторил показания друга, но когда судья задал вопрос Ковальчуку, почему он не удержал товарища от преступления, Степан рестерялся, низко опустил голову.

- Разрешите? - попросил слово Михаил. - Он пытался это сделать, но я не послушал его. Да и мог ли Ковальчук удержать меня, когда я сильнее?

Суд признал убийство неумышленным, но приговор вынес суровый. Гражданин Михаил Молчков присуждался к десяти годам лишения свободы. Послышался глубокий вздох присутствующих в зале. Тоненькая, русоволосая девушка, весь процесс стоявшая у окна, вдруг зарыдала. Это была медсестра шахтерской больницы Тася Бушко, любимая девушка Михаила. Ее уговаривали и держали под руки подруги. А когда конвойные, раздвигая людей, выводили Молчкова из зала, Тася, не стыдясь слез, рванулась к выходу.

- Миша! Мишенька!.. Я буду ждать тебя!

Многие обратили внимание на этот крик души, поняли смысл сказанных слов, но совершенно не представляли себе, как это будет в жизни.

- Десять лет - не десять дней, легко сказать! - говорил седобородый шахтер, выходя в двери. - Неужели этой голубоглазой девушке, тонкой и слабой, будет по плечу такая непосильная ноша? Нет, их песенка уже спета...

Люди молча выходили из зала Дворца и растекались по улицам. Только официантка Люба задержалась у выхода и задумалась. Она хорошо знала дебошира Гришку Федько, уже похороненного, но жалела не его, а Мишу Молчкова. Видала же она, что не Степан с Михаилом лезли к нему в драку у буфета, а он к ним. Одного только не могла она понять: почему Михаил ничего не сказал о Ковальчуке? Он принял всю вину на себя, но ведь Ковальчук первым взял Гришку за горло...

- Пожалел, наверное? Вот парень!

Молчкова отвели в камеру. Первая часть трагедии закончилась, начиналась вторая, более тяжелая и длинная. Но это не сокрушало его. Он оградил от беды товарища. Не безрассудство, а чувство глубокой дружбы руководило им. У Степана семья, а он - один. Некому оплакивать его безутешное горе. Вот только Тася? Она тоже одна. Время вытеснит из сердца ее любовь к нему. Тасю он знает всего год, а Степана - несколько лет. Степан чудесный человек и товарищ! Нет, нет, все правильно! Он поступил благородно. Слов нет, скорбные дни впереди у Михаила, но теперь уже поздно думать об этом. Все решено, приговор вынесен. "Залез в хомут - тяни", думал Михаил, лежа на тюремных нарах.

В начале сентября из Донбасса на восток уходил поезд. В последнем вагоне под конвоем ехали осужденные. Среди них был и Михаил Молчков. Он сидел на верхней полке и пристально смотрел в маленькое оконце. Появлялись и быстро убегали назад копры шахт, белостенные домики горняков с маленькими садами и огородами. Тяжело было на душе у Молчкова. Не раз и не два он мысленно произносил: "Прощай, земля донецкая! Прощайте, друзья-товарищи!"

Неотвратимо наплывали и захватывали его печальные думы. Порой он настолько глубоко уходил в размышления, что забывал, где находится. Казалось, видел заплаканные глаза Таси, слышал ее голос: "Я буду ждать тебя!"

"Тася, Тасенька, думала ли ты о такой горькой и тяжелой разлуке? Ты будешь ждать меня, а зачем? Разве мало хороших ребят на шахте? Нужно ли страдать и мучиться, ведь ты красивая, нежная и чуткая и можешь найти себе утешение в горячей любви другого. Милая, милая, - шептал Михаил, - забудь меня, дорогая, забудь навсегда! Видимо, такая наша судьба..."

Однообразно постукивали колеса вагонов, бесконечно тянулись невеселые думы. Михаил в который уже раз вспоминал родное село на пологом берегу Донца, детские годы, школу. Отец его погиб в гражданскую войну от пули белогвардейца, мать умерла, когда Мише было четыре года. Воспитывался он у дальних родственников. Нет, не баловала его жизнь, не познал он детских забав, не запомнил родительской ласки, заботы!