Василий Глотов - Наедине с совестью

- Это что такое? - взглянул он на гуся, потом на мешок.

- Харчи, - ухмыльнулся Шматко.

- Нет, это мародерство! - побледнел командир роты. - Вы позорите нашу армию, товарищ Шматко. Подумайте!

Шматко нахмурил брови.

- Зря вы так кричите, - недовольным тоном произнес он, выпуская из рук гуся. - Фашисты отбирали у наших колхозников последнюю корову. Присваивали наш хлеб, уголь, даже чернозем эшелонами вывозили в Восточную Пруссию. Как это называется?

- Так поступали фашисты. А мирное население причем?

- Я думаю, фашисты не от коровы произошли...

- Довольно философствовать, товарищ Шматко, - повысил голос Смугляк. - Не все немцы хотели войны и не все они занимались мародерством. Ступайте в роту. Нужно как можно быстрее выходить на окраину городка. Передайте это всем автоматчикам. Враг закрепляется.

- Слушаюсь!

В вечеру полк, в составе которого находилась рота Смугляка, вырвался далеко вперед, не обеспечив свои фланги необходимым прикрытием. Ночью немцы подтянули свежие силы и отрезали его от других подразделений дивизии. Положение становилось угрожающим. Нужно было ночью же выйти из окружения, сохранив личный состав и военную технику. Завязались жестокие бои. Фашисты не щадили своих солдат, бросая их на подавление наших подразделений. К утру после многократных атак полк выбился из вражеского кольца, почти полностью сохранив боевую технику. Но штаб был разгромлен. Погиб где-то знаменосец части гвардии старший сержант Киселев.

- Никто его не видел? - спрашивали офицеры солдат.

- Нет, - отвечали те. - Он, видимо, отстал.

Лица гвардейцев были мрачными. Все понимали, что без знамени нет части. По положению, полк, утративший знамя, подлежит расформированию. Какой позор! Какое несчастье! Сколько крови и побед осталось за плечами воинов полка! Неужели они не сохранят и не удержат свою былую славу? В подразделениях тяжело переживали это общее горе. Многие опустили руки. Но нашлись и храбрецы, которые изъявили свою готовность разыскать полковое знамя, каких бы это жертв и сколько бы это крови ни стоило.

Командир полка созвал офицерское собрание. Гвардейцы говорили коротко и дельно. Все сошлись на одном: нужно разыскать знамя. Никто - ни рядовые, ни офицеры не допускали мысли, что оно попало в руки врага. Они слишком хорошо знали гвардии старшего сержанта Киселева. Этот воин пойдет на любые муки во имя спасения чести родного полка.

Начались усиленные поиски. Поздними вечерами гвардейцы мелкими группами пробирались в тыл врага, подвергая себя смертельной опасности. Там они находили убитых товарищей и тщательно осматривали их. Перед рассветом смельчаки возвращались в свои подразделения, приносили документы погибших, но знамени не находили.

Так продолжалось больше десяти дней.

Однажды вечером Смугляк вернулся из штаба, забился в темный и сырой угол землянки, прилег. Он даже не слышал, как вошел Шматко и растопил маленькую походную печку. Когда дрова разгорелись и розовое пламя осветило землянку, Шматко подошел к командиру роты, сел рядом на деревянную койку, закурил.

- Слушай, Ворон, - дотронулся он до плеча Смугляка. - Я догадываюсь, о чем ты думаешь. Не переживай, я найду знамя!

Смугляк словно очнулся.

- Ты найдешь знамя? - удивился он.

- Да. Клянусь предками - найду. Но для этого нужны...

- Что же для этого нужно?

- Пистолет и чекушка водки.

Смугляк еще больше удивился, поднялся с койки.

- Интересно! - проговорил он, внимательно рассматривая Сашу. Пистолет - понятно для чего нужен, а водка?

- А водка для укрепления нервов, - по-своему объяснил Шматко, глядя прямо в глаза командира. - Я себя хорошо знаю, Ворон. Когда в мою утробу попадает 250 граммов, я становлюсь осторожнее, сильнее и зорче.

- Хорошо, через час получишь ответ.

Было уже поздно. В лесу падал надоедливый мокрый снег. Смугляк вышел из землянки и направился в тыл. Он спешил к командиру полка. Тот встретил его вопросительным взглядом. Командир роты без лишних слов передал гвардии полковнику весь разговор со Шматко и коротко рассказал о деловых качествах этого воина. Полковник несколько минут подумал и, закуривая, решительно сказал:

- Что ж, давай рискнем.

На следующий день, поздно вечером, Шматко вышел из подразделения, через полтора часа он преодолел передний край противника и благополучно выбрался на широкую лесную поляну, где несколько дней тому назад гвардейцы так яростно и стойко отбивали атаки врага. Погода была мрачная, как и вчера. В разрывы черных, тяжелых туч изредка выглядывала полная желтоватая луна, отбрасывая мертвый свет на замолкнувшую поляну. Шматко сливался с землей. Он уже осмотрел десятка два трупов, но знамени не обнаружил. "И все-таки знамя тут, знамя с мертвыми воинами", - подумал автоматчик.

Недалеко в стороне прошел взвод немецкой пехоты. Шматко припал к трупу, затих. Гитлеровцы проследовали дальше. Они шли или подменять какое-то подразделение, или усиливать его.

Еще через час Шматко уже ползал по опушке леса. Позади знакомо постукивали пулеметы, в черное небо поднимались ракеты, ярко освещая передний край. Снова показалась луна. Автоматчик прилег и сразу же увидел впереди себя труп в серой шинели. Подполз ближе, осмотрелся. Лес молчал. Труп лежал между обломками дубов, на краю бомбовой воронки. "Кто-то из наших", - решил Шматко, подползая еще ближе к убитому. Луна на несколько минут скрылась. А когда она показалась снова, гвардеец уже расстегнул шинель на мертвеце и бережно снимал с него знамя, облитое кровью.

- Я донесу его, донесу! - шептал Шматко, обращаясь к застывшему знаменосцу. - Прощай, гвардии старший сержант! Мы скоро придем сюда, мы по-братски тебя похороним. Прощай!

Перед рассветом мокрый и ослабевший Шматко вошел в землянку Смугляка, поддерживаемый двумя автоматчиками. Ноги плохо слушались. Он опустился на койку и проговорил устало:

- Знамя на мне, снимайте.

На этот раз Шматко спал больше суток.

*

В боях Михаил Смугляк постепенно забывал свое прошлое. Собственно, об этом и думать некогда было: с утра до вечера и с вечера до утра он находился в роте, давал нужные указания, вместе с автоматчиками питался и спал в одной землянке и очень часто уходил с ними в боевое охранение переднего края. Солдаты привыкли к своему командиру: при нем делились между собой самыми сокровенными думами и мечтами и даже читали глубоко интимные письма.

Как-то вечером ефрейтор Борис Кочин получил письмо от дальней и, по его словам, доброй родственницы, которая сообщала ему, что его молодая жена, Машка, уже долгое время путается с хромоногим бригадиром колхоза, с Акимом Тяпиным, и что недавно она тайно выжила четырехмесячный плод, потом заболела и чуть не скончалась. А он, хромой кобель, для войны не годился, а брюхи набивать бабам приспособился, не подумал даже отвезти тогда Машку в районную больницу к специалисту-акушеру.