А. Гаврюшкин - Граф Никита Панин. Из истории русской дипломатии XVIII века.

Нередко люди примыкают к той или иной группировке не потому, что разделяют ее политические установки. Наоборот, они выдвигают политические лозунги для того, чтобы оправдать свою принадлежность к группировке, обосновать ее право на власть и заодно отказать в этом праве конкурирующим группам. В центр такого конфликта, по-видимому, попал и панинский проект. Причина для критики состояла не в том, что он угрожал власти монарха. Причиной был тот факт, что идея исходила от соперничающей придворной партии. Рассуждения же об ограничении монархии были лишь идеологической маскировкой этого обстоятельства. Собственно панинское объяснение мотивов его предложения обыкновенно игнорируется. Между тем оно, хотя и лишено таинственного ореола, вполне достойно внимания.

Панин выступал против фаворитизма. То, что это явление принесло России в XVIII веке немало зла, бесспорно. Мог ли Совет ограничить власть фаворитов? В значительной мере мог. Екатерина, например, планировала ввести в Совет своего фаворита Григория Орлова. И в случае создания этого учреждения, и без него Орлов имел возможность нашептывать императрице свои государственные идеи наедине. Но пока Совет не создан, фавориту достаточно, улучив благоприятный момент, добиться согласия Екатерины на какое-либо свое предложение, и оно приобретало силу закона. В случае, если бы Совет состоялся, такое нашептывание во многом теряло бы смысл. Ибо, прежде чем объявить свое решение, императрица должна была бы выслушать на Совете различные мнения, в ходе обсуждения стало бы ясно, кто автор новой идеи, со всеми вытекающими отсюда последствиями и т.д.

Ограничивал бы панинский Совет власть монарха? Юридически нет. Раз императрица имела право назначать его членов, подразумевалось, что она могла их и смещать. Во всяком случае, если бы Екатерина заподозрила иное, карьера Панина на этом проекте бы и закончилась. Подпись статс-секретаря также вряд ли можно считать серьезной угрозой для власти монарха. Например, императорские рескрипты русским посланникам за границей обычно подписывались еще и канцлером или вице-канцлером. Но если такой контрассигнатуры не было, это отнюдь не означало, что документ терял свою силу. Однако фактически Совет все же налагал бы ограничения на самодержавную власть. Точнее сказать, он затруднил бы принятие кулуарных, необдуманных и ошибочных решений. Монарху пришлось бы крепко подумать, прежде чем отдать распоряжение, выгодное лишь кому-то из его любимцев. Именно этого Панин, если верить его обоснованию проекта, и добивался. В принципе на это даже в те времена вряд ли можно было что-либо возразить. Поэтому противники Панина и избрали тактику приписывания ему коварного и тайного умысла. Их аргументы, быть может, сыграли какую-то роль и заставили Екатерину насторожиться. Однако вряд ли они имели решающее значение. Дело в том, что Панин никогда не скрывал от императрицы своего отношения к самодержавной власти.

Много позднее Екатерина вспоминала, что Никита Иванович любил повторять фразу: "Короли, короли - это необходимое зло, без него обойтись нельзя". Панин прекрасно видел недостатки монархической формы правления и отдельных коронованных особ, но, по-видимому, рассматривал монархию как необходимое государству объединяющее и упорядочивающее начало, как центр власти, способной подняться выше интересов отдельных лиц, групп и сословий. Когда императрица начинала жаловаться, что дела идут не так, как хотелось бы, Панин обыкновенно говорил: "На что ж вы жалуетесь? Если бы на свете все было совершенство или способно к совершенству, тогда бы вас совсем не нужно было". Однако почему Екатерина все же отклонила панинский проект?

По-видимому, ближе всех к истине подошел С. М. Соловьев. По его мнению, ошибка Панина состояла в том, что он не учел самолюбия императрицы. Никита Иванович предложил ей учредить Совет в качестве меры против "случайных людей". По существу, это было равнозначно тому, как если бы Панин заявил императрице, что она слишком слаба и не в состоянии освободиться от влияния своих фаворитов. Огласить манифест значило публично это признать. Тщеславие не позволило Екатерине решиться на такой шаг, и она надорвала свою подпись на манифесте. Забегая вперед, скажем, что Совет в конце концов был создан, правда, не в той форме, которую предлагал Панин. Когда в 1768 году началась русско-турецкая война, обстоятельства потребовали, чтобы управление государством осуществлялось более четко и оперативно. Екатерине волей-неволей пришлось учредить Совет - сначала как временный, а с января 1769 года как постоянный государственный орган. О том, кого "посадить" в Совет, императрица предварительно проконсультировалась с Паниным. Насколько можно судить, Никита Иванович отнесся к этому нововведению уже без прежнего энтузиазма. Почему? Может быть, оттого, что идея его оказалась сильно исковерканной.

Совет энергично принялся за дело и работал довольно регулярно, обсуждая самые разнообразные вопросы. Учреждение это, созданное Екатериной по крайней мере отчасти по настоянию Панина, пережило и императрицу, и ее преемника. В 1810 году Александр I преобразовал его в Государственный совет, и этот орган просуществовал вплоть до 1917 года. Выходит, что он был нужен и, стало быть, идея Панина оказалась верна.

Между тем, пока Екатерина мучилась, быть или не быть Императорскому совету, при дворе стали появляться новые лица. Возвращались из ссылок опальные елизаветинские вельможи, люди пожившие, умудренные опытом те, на кого можно было опереться. Первым в столице появился князь Яков Петрович Шаховской, бывший генерал-прокурор. Шаховской, как приехал, сразу же пошел во дворец, но не в парадные комнаты, а на половину великого князя, к Панину. Встретились - и обнялись. С князем Яковом они были старые приятели, когда-то вместе служили в конной гвардии. А через несколько дней в Петербург приехал граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, знаменитый некогда канцлер, много лет управлявший государством от имени Елизаветы.

Панин знал Бестужева еще в те времена, когда тот был деятельным и ловким царедворцем, властным и высокомерным. Теперь граф сильно сдал. Он казался совсем дряхлым стариком, руки его заметно дрожали, ходил он тяжело, с трудом переставляя ноги. И только умные внимательные глаза на неподвижном морщинистом лице говорили о том, что силы старика еще не оставили.

Екатерина встретила Бестужева с великими почестями. Сразу же по приезде он был в придворной карете доставлен в Летний дворец, где императрица наложила на него орден св. Андрея Первозванного и пожаловала чин генерал-фельдмаршала да 20 тысяч рублей ежегодной пенсии. Потом его сиятельство отвезли в дом, специально для него приготовленный, а от двора определили стол, погреб и экипаж.