Владимир Абаринов - Катынский лабиринт

Вот по этому поводу мне есть что добавить. Л. В. Котов, специалист по истории смоленского подполья, вдоль и поперек изучивший все имеющиеся в наличии смоленские архивы, рассказывал мне (еще до того, как я ознакомился с информацией кн. Щербатова), что архив действительно помещался в часовне: при отступлении его подожгли, однако из-за отсутствия должной тяги пламя быстро задохнулось, так что сгорел лишь каталог. Германским оккупационным властям удалось разыскать несколько бывших сотрудников архива, которые составили каталог заново. Все это так, но дело в том, что речь в данном случае идет о партийном архиве — том самом, который теперь хранится в США. Что касается архива УНКВД, то его, по словам Котова, все же удалось эвакуировать: пострадал лишь один вагон, попавший под бомбежку. По сведениям Котова, полученным от бывшего заведующего этим архивом ныне здравствующего И. Ноздрева, произошло это на перегоне Кардымово — Ярцево.

Косвенное подтверждение целости и сохранности архива удалось получить и мне. Уже упоминавшийся Владимир Иванович Стремоусов имеет на руках письмо от 15.2.1988 за подписью начальника секретариата Военной коллегии Верховного суда СССР А. Никонова. В письме сказано, что дело отца Владимира Ивановича «хранится в УКГБ СССР по Смоленской области, имеет гриф «секретно». А Иван Васильевич Стремоусов и его жена осуждены были, напомню, в 1937 году.

Остается неясным, каким образом Аксельсон мог видеть дело Щербатовых в партархиве. Одно из двух: либо это было не собственно уголовное дело, а что-то вроде справки, составленной сотрудниками ОГПУ для своего партийного начальства, либо материалы дела были временно запрошены обкомовским архивом для каких-то своих нужд.

Во всяком случае, имеются достаточно основательные надежды на то, что поиски в архиве УКГБ могут оказаться небесполезными. Вот только никто не ищет: независимых историков к документам на пушечный выстрел не подпускают, а сами сотрудники КГБ найти у себя ничего не могут — вспомним, как харьковчане искали-искали, да и приехали в конце концов в особый архив, где и получили то, что впоследствии выдали за собственную находку.

А почему, собственно говоря, вообще этим занимается КГБ, на каком юридическом основании? Ведь руководители этого ведомства сплошь и рядом повторяют, что нынешний крючковский комитет не имеет ничего общего с бериевским наркоматом. Но в таком случае кто уполномочил его заниматься Катынью? Единственное, чем может и должен помочь расследованию КГБ, — это предоставить свои архивы.

Многие, правда, сомневаются, что бумаги сохранились. К примеру, Овидий Горчаков, в прошлом резидент советской разведки, а ныне известный писатель, заявил в интервью «Комсомольской правде» (номер от 22.5.1990): «И потом — у меня нет надежды на архивы. Когда мы снимем все печати со спецхранов, найдем немного. В октябре 1941 года, когда немцы подходили к Москве, на Лубянке жгли архивы, да так, что дым стоял коромыслом». Верно, жгли архивы, но не все подряд, о чем я уже писал: уничтожались определенные категории документов — остальные эвакуировались. Полагаю, катынские материалы все же уцелели. Справки о польских военнопленных, составленные в НКВД по запросам руководства, помечены более поздними, нежели названная Овидием Александровичем, датами — одна из них. в частности, декабрем 1943 года. Следовательно, в декабре 1943-го существовали и документы, на основании которых она составлена.

Что же касается возможности привлечения к уголовной ответственности оставшихся в живых исполнителей катынской акции… Вот что сказал Николасу Бетеллу ответственный работник ЦК КПСС Валентин Алексеевич Александров, многое, кстати, сделавший для политического решения проблемы: «Мы не исключаем возможность судебного расследования или даже суда. Но вы должны понимать, что советское общественное мнение не целиком поддерживает политику Горбачева в отношении Катыни. Мы в Центральном Комитете получили множество писем от организаций ветеранов, в которых нас спрашивают, почему мы порочим имена тех, кто лишь исполнял свой долг в отношении врагов социализма».

Существует и еще одно. более веское препятствие к суду над палачами — его назвал мне известный правозащитник, народный депутат РСФСР ныне покойный Револьт Иванович Пименов: посадить бериевцев на скамью подсудимых означает применить обратную силу закона.

И еще об архивах. Приведу отрывок из письма, автор которого просил не называть себя:

«На каждого человека, попавшею в орбиту деятельности органов, заводилось дело (различных категорий оперативного учета), существовавшее независимо от того. возбуждалось ли уголовное (следственное) дело, заполнялись учетные карточки. После ликвидации бериевщины усилиями его приспешников, возглавлявших на первых порах КГБ, большинство архивных дел и картотек было уничтожено, но должны сохраниться акты об уничтожении этих дел и номенклатурные книги с перечнем этих дел в тех органах, где они велись. До этих сугубо канцелярских документов руки обычно не доходят, а чиновники берегут их пуще глаза, ибо за секретный документ, уничтоженный без акта, можно и «сесть».

И далее:

«Исключено, чтобы отсутствовали архивные личные дела на генералов и офицеров органов 30-40-х годов. Из послужных списков в них можно проследить все должности, а из аттестаций — практическую деятельность».

Вот для того, чтобы было ясно, где и что искать, публикую обещанное продолжение списка сотрудников НКВД-НКГБ, имевших непосредственное отношение к катынской акции:

Л. Ф. Баштаков жив, недавно давал показания следователям Главной военной прокуратуры СССР о расстреле в Орловской тюрьме в октябре 1941 г. Марии Спиридоновой и группы военачальников.

И отдельно — сотрудники Управления НКВД по делам о военнопленных и интернированных:

В этой главе речь пойдет о судебно-медицинской экспертизе эксгумированных в Катыни трупов — вернее, экспертизах. Это один из важнейших аспектов проблемы, ведь именно на заключениях экспертов базируются две взаимоисключающие версии катынских расстрелов. Сегодня, когда вопрос о виновниках катынской бойни решен и, следовательно, выводы советской комиссии, возглавлявшейся Н. Н. Бурденко, официально дезавуированы, такой анализ может показаться излишним. Мне тем не менее он представляется необходимым по крайней мере по двум причинам.