Владимир Абаринов - Катынский лабиринт

Всякий раз, когда речь заходит о контактах между НКВД и гестапо, разговор ограничивается упоминанием встреч невысокого уровня, да и то гипотетических. Но если внимательно посмотреть протокольные сообщения о визите Молотова в Берлин, обнаружится, что в составе советской делегации был не указанный в списке сопровождающих лиц заместитель Берии Меркулов («Правда» от 14.11.1940) — и тогда понятно, почему среди встречавших находился Гиммлер, а среди провожавших — его заместитель Далюге. Напомню, что советско-германские соглашения 1939 года включали, кроме всего прочего, и секретный дополнительный протокол о пресечении польской агитации, а в нем фразу о взаимных консультациях.

Так что оговорка Мастного, что катынская акция должного эффекта в Берлине не возымела, так как немцы о ней ничего не узнали, все-таки не вполне корректна: не знала мелкая сошка вроде Словенчика, а Гитлер?

Ну а тот факт, что немцы молчали аж до 1943 года, как раз поддается объяснению. Во-первых, это слишком серьезный козырь, важно было не продешевить. Во-вторых, для большей убедительности следовало обнаружить само захоронение — дружба дружбой, а все же вряд ли Меркулов назвал точные места казни. И вот уж тут нельзя не поразиться, до какой степени вовремя были найдены могилы. Ведь это произошло после Сталинграда, когда воюющие стороны достигли равновесия и исход войны был совершенно непредсказуем. Гитлеру во что бы то ни стало нужно было изменить баланс сил в свою пользу, а для этого прежде всего осложнить отношения СССР с союзниками, предотвратить возможное открытие второго фронта в Европе.

Менее актуальной была задача инспирировать разрыв между Москвой и польским правительством в изгнании, и вот почему.

Катынь была не причиной, а лишь формальным предлогом советского демарша — подлинная же причина состоит в том, что Сталин к тому времени уже решил польский вопрос по-своему. Дипломатические отношения были прерваны в ночь с 25 на 26 апреля, а 8 мая объявлено о формировании на территории СССР дивизии имени Костюшко под эгидой Союза польских патриотов — прообраза будущего сталинистского правительства Польши, причем в сообщении сказано, что «формирование этой дивизии уже начато». Ясно, что замысел разрубить таким образом советско-польский Гордиев узел созрел до, а не после катынской сенсации. Вот почему Сталин не внял уговорам союзников, фарисейски ссылаясь на мнение своих «коллег» и на «общественное мнение».

«Премьер Сталин премьеру Черчиллю, лично и строго секретно. Кремль, 25 апреля.

Получил Ваше послание насчет польских дел. Благодарю Вас за участие, которое Вы приняли в этом деле. Однако должен Вам сообщить, что дело перерыва отношений с польским правительством является уже делом решенным, и сегодня В. М. Молотову пришлось вручить ноту о перерыве отношений с польским правительством. Этого требовали все мои коллеги, так как польская официальная печать ни на минуту не прекращает враждебную кампанию, а, наоборот, усиливает ее с каждым днем. Я был вынужден также считаться с общественным мнением Советского Союза, которое возмущено до глубины души неблагодарностью и вероломством польского правительства.

Что касается вопроса о публикации советского документа о перерыве отношений с польским правительством, то, к сожалению, никак невозможно обойтись без публикации».

В ответ Черчилль разразился следующим посланием:

«Г-н Иден и я указывали польскому правительству на то, что никакое возобновление ни отношений дружбы, ни сотрудничества с Советами невозможно в то время, когда оно выступает против Советского правительства с обвинениями оскорбительного характера и таким образом создает видимость того, что оно поддерживает злобную нацистскую пропаганду. Тем более никто из нас не может терпеть расследование Международным Красным Крестом под покровительством нацистов и под воздействием запугивания со стороны нацистов. Я рад сообщить вам, что польское правительство согласилось с нашим взглядом и хочет лояльно работать совместно с Вами.

Британский кабинет исполнен решимости навести должную дисциплину в польской прессе в Великобритании. Жалкие скандалисты, нападающие на Сикорского. могут говорить вещи, которые германское радио громко повторяет на весь мир, и это наносит ущерб всем нам. Это должно быть прекращено и будет прекращено.

Пока это дело было триумфом Геббельса. Теперь он усердно внушает мысль о том, что СССР будет организовывать польское правительство на русской земле и что СССР будет иметь дело лишь с этим правительством. Мы, конечно, не был» бы в состоянии признать такое правительство и продолжали бы наши отношения с Сикорским, который является самым полезным человеком, которого Вы и мы могли бы найти для целей нашего общего дела. Я рассчитываю, что такой же будет и американская точка зрения.

Я лично считаю, что они получили удар и что после любого периода времени, который будет сочтен удобным, отношения, установленные 30 июля 1941 года, должны быть восстановлены. Это больше всего не понравится Гитлеру, а то. что больше всего ему не нравится, нам разумно делать.

Наш долг перед армиями, которые в настоящее время ведут бои и которые вскоре будут вести еще более тяжелые бои, поддерживать хорошее положение в тылу. Я и мои коллеги твердо надеемся на более тесное сотрудничество и понимание между СССР, Соединенными Штатами, Британским содружеством наций и Империей не только в усиливающейся военной борьбе, но и после войны. Какая другая надежда, помимо этой, может существовать для измученного мира?»

Вся эта риторика пропала даром. В конце концов Сталин сделал именно то, чего больше всего опасался Черчилль — создал новое польское правительство. К слову сказать, наши западные союзники муссировали польский вопрос на протяжении всей войны, однако всякий раз, стоило Сталину проявить упорство, умывали руки.

Из сказанного видно, что в сталинской интерпретации конфликта причина и следствие просто переставлены местами. Какова же, собственно говоря, роль немцев? В «Сообщении» комиссии Бурденко сказано, что они посредством катынских разоблачений стремились спровоцировать польско-советский разрыв. Пусть так, но зачем же гениальный стратег «поддался на провокацию»? В том-то и дело, что Гитлер не мог не знать, хотя бы только из прессы, что отношения Москвы с «лондонскими поляками» из рук вон плохи, причем испорчены самой же Москвой. Теперь ему следовало попытаться вбить клин между Сталиным и его новыми польскими партнерами, между Советским Союзом и поляками как нацией. И Катынь, воскресившая в памяти поляков сговор 1939 года, идеально отвечала этой цели.