Владимир Марковчин - Фельдмаршал Паулюс: от Гитлера к Сталину

Шмидт разворошил свою кровать, с карманным фонариком тщательно осмотрел простыни (они были новые, совершенно чистые), брезгливо поморщился, закрыл одеяло, сказал: «Начинается удовольствие», — накрыл постель своим одеялом, лег на него, накрылся другим и резким тоном сказал: «Погасите свет». Понимающих язык в комнате не было, никто не обратил внимания. Тогда он сел в кровати и жестами начал объяснять, что ему хотелось. Лампу обернули газетной бумагой.

«Интересно, до какого часа нам можно будет завтра спать?» — спросил Паулюс.

«Я буду спать, пока меня не разбудят», — ответил Шмидт.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что Шмидт несколько раз громко говорил: «Не трясите кровать». Кровать никто не тряс — ему снились кошмары.

1 февраля 1943 года. Утро. Начали бриться. Шмидт долго смотрелся в зеркало и категорически заявил: «Холодно, я оставляю бороду».

«Это ваше дело, Шмидт», — заметил Паулюс.

Находившийся в соседней комнате полковник Адам процедил сквозь зубы: «Очередная оригинальность».

После завтрака вспомнили вчерашний обед у командующего 64-й армией.

«Вы обратили внимание, какая была изумительная водка?» — сказал Паулюс.

Долгое время все молчали. Бойцы принесли ст.лейтенанту газету «Красная армия» с выпуском «В последний час». Оживление. Интересуются — указаны ли фамилии. Услышав приведенный список, долго изучали газету, на листе бумаги писали свои фамилии русскими буквами. Особенно заинтересовались цифрами трофеев. Обратили внимание на количество танков. «Цифра неверная, у нас было не больше 150», — заметил Паулюс. «Возможно, они считают и русские», ответил Адам. «Все равно столько не было». Некоторое время молчали.

«А он, кажется, застрелился», — сказал Шмидт (речь шла о ком-то из генералов).

Адам, нахмурив брови и уставившись глазами в пол: «Неизвестно, что лучше, не ошибка ли — плен?»

Паулюс: «Это мы еще посмотрим».

Шмидт: «Всю историю этих четырех месяцев можно охарактеризовать одной фразой — выше головы не прыгнешь».

Адам: «Дома сочтут, что мы пропали».

Паулюс: «На войне — как на войне» (по-французски).

Опять стали смотреть цифры. Обратили внимание на общее количество находившихся в окружении. Паулюс сказал: «Возможно, ведь мы ничего не знали». Шмидт пытается мне объяснить — рисует линию фронта, прорыв, окружение, говорит: «Много обозов, других частей, сами не знали точно сколько».

В течение получаса молчат, курят сигары.

Шмидт: «А в Германии возможен кризис военного руководства?»

Никто не отвечает.

Шмидт: «До середины марта они, вероятно, будут наступать».

Паулюс: «Пожалуй, и дольше».

Шмидт: «Остановятся ли на прежних границах?»

Паулюс: «Да, все это войдет в военную историю как блестящий пример оперативного искусства противника».

За обедом беспрерывно хвалили каждое подаваемое блюдо. Особенно усердствовал Адам, который ел больше всех. Паулюс оставил половину и отдал ординарцу.

После обеда ординарец пытается объяснить Нестерову, чтобы ему вернули перочинный нож, оставшийся у их штабного врача. Паулюс обращается ко мне, дополняя немецкие слова жестами: «Нож — память от фельдмаршала Рейхенау, у которого Хайн был ординарцем до того, как перейти ко мне. Он был с фельдмаршалом до его последних минут». Разговор опять прервался. Пленные легли спать.

Ужин. Среди прочих блюд, поданных на стол, — кофейное печенье.

Шмидт: «Хорошее печенье, наверно, французское?»

Адам: «Очень хорошее, по-моему, голландское».

Надевают очки, внимательно рассматривают печенье.

Адам удивленно: «Смотрите, русское».

Паулюс: «Прекратите хотя бы рассматривать. Некрасиво».

Шмидт: «Обратите внимание, каждый раз новые официантки».

Адам: «И хорошенькие девушки».

Весь остаток вечера молча курили. Ординарец приготовил постели, и легли спать. Шмидт ночью не кричал.

2 февраля 1943 года. Утро.

Адам достает бритвенный прибор: «Бриться будем каждый день, вид должен быть приличный».

Паулюс: «Совершенно верно. Я буду бриться после вас».

После завтрака курят сигары. Паулюс смотрит в окно.

«Обратите внимание, заглядывают русские солдаты, интересуются — как выглядит германский фельдмаршал, а он отличается от других пленных только знаками различия».

Шмидт: «Заметили, какая здесь охрана? Много народу, но чувствуешь себя не как в тюрьме. А вот я помню, когда при штабе фельдмаршала Буша были пленные русские генералы, в комнате с ними никого не было, посты стояли на улице и входить к ним имел право только полковник».

Паулюс: «А так лучше. Хорошо, что не ощущается тюрьма, но все-таки тюрьма».

Настроение у всех трех несколько подавленное. Говорят мало, много курят, думают. Адам вынимал фотографии жены и детей, смотрел вместе с Паулюсом.

К Паулюсу Шмидт и Адам относятся с уважением, особенно Адам.

Шмидт — замкнут и эгоистичен. Старается даже не курить своих сигар, а брать чужие.

Днем зашел в другой домик, где находятся генералы Даниэль, Дреббер, Вульц и другие.

Совершенно другая обстановка и настроение. Много смеются, Даниэль рассказывает анекдот. Скрыть здесь знание немецкого языка не удалось, так как там оказался подполковник, с которым я разговаривал раньше.

Начали расспрашивать — каково положение, кто еще в плену и т.д. Узнали, что Паулюс тоже здесь. Радостно заулыбались. Фамилия Шмидта вызвала громкий смех, особенно усердствовал Даниэль.

«Шмидт в плену, ха, ха, ха», — говорил он примерно в течение пяти минут.

В углу с мрачным видом сидел румынский генерал Дмитриу. Наконец он поднял голову и на ломаном немецком языке спросил: «В плену Попеску?» Видно, это для него наиболее волнующий вопрос.

Побыв там еще несколько минут, я вернулся обратно в дом Паулюса.

Все трое лежали на кроватях. Адам учил русский язык, повторяя вслух записанные у него на бумажке слова.

3 февраля 1943 года.

Сегодня в 11 часов утра опять у Паулюса, Шмидта и Адама.

Когда я вошел, они еще спали. Паулюс проснулся, кивнул головой. Проснулся Шмидт.

Шмидт: «Доброе утро, что видели во сне?»

Паулюс: «Какие могут быть сны у пленного фель дмаршала? Адам, вы уже начали бриться? Оставьте мне горячей воды».

Начинается процедура утреннего умывания, бритья и проч. Затем завтрак и обычные сигары.

Вчера Паулюса вызывали на допрос, он все еще под его впечатлением.

Паулюс: «Странные люди. Пленного солдата спрашивают об оперативных вопросах».

Шмидт: «Бесполезная вещь. Никто из нас говорить не будет. Это не 1918 год, когда кричали, что Германия — это одно, правительство — это другое, а армия — третье. Этой ошибки мы теперь не допустим».

Паулюс: «Вполне согласен с вами, Шмидт».

Опять долгое время молчат. Шмидт ложится на постель. Засыпает. Его примеру следует Паулюс. Адам вынимает блокнот с записанными русскими словами, прочитывает, что-то шепчет. Затем также ложится спать.