Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь королевских мушкетеров

В партере зрители стояли; сюда пускали слуг, пажей, мушкетеров, рейтар, ремесленников, студентов, рассыльных из лавки, многие из которых, пользуясь толкотней у входа, проскальзывали в зал, не платя. Тут же шныряли воры, мошенники, гулящие девки. Эта публика перекликалась, осыпала других зрителей насмешками и порой затевала настоящие драки, требовавшие вмешательства караула. Часто прямо в театральном зале принимались играть в карты или кости. Как только поднимался занавес, именно из партера доносился «бругага» – гул голосов, аплодисменты или свистки; зрители, сидевшие в глубине зала, плохо видели происходящее на сцене и едва могли расслышать актеров. Зал наполнялся шумом, и зрители с верхних рядов амфитеатра тоже вносили свою лепту в этот гомон. С течением времени буйная публика слегка пообтесалась, но ее так и не удалось заставить соблюдать тишину. Даже на исходе века в театре вспыхивали скандалы и драки.

Литератор Шарль Сорель в 1642 году писал: «Партер весьма неудобен из-за давки, которую устраивают там тысяча негодяев и даже порядочные люди, которым они порой наносят оскорбления, а затеяв ссору из-за пустяка, хватаются за шпагу и прерывают весь спектакль». В том же году поэт Гильом Коллете говорил о «скандальных вызовах», которые устраивают в партере, «не считаясь со стыдливостью дам», а также о происходящих там «ссорах и драках» и даже убийствах.

Вероятно, тогда же в речь вошло выражение «мушкетерские манеры», применимое к хвастливому, грубому и наглому поведению.

В XVII веке в военную свиту короля входило множество гасконцев. Когда они не сражались на поле битвы, то наводняли собой Париж, шумели, балагурили, дрались на дуэлях, пировали в тавернах. Столичное общество коробило от их своеобразного акцента, грубых шуток и бахвальства. Не смея открыто выступать против любимцев короля, литераторы выводили гасконцев в карикатурном виде в пьесах. С конца XVII века гасконец стал традиционным персонажем комедий-фарсов, а в XVIII веке его литературный облик сложился окончательно: это ложный дворянин, ревниво относящийся к вопросам чести, жадный до денег, ловкий и хитрый, болтун, лгущий от избытка воображения и из любви к искусству старающийся преподнести правду как можно неправдоподобнее. Сами же гасконцы говорили: «Быть гасконцем значит счастливо сочетать в себе добродетели и приятные недостатки. В нас нравится все, вплоть до несовершенства». Что касается гасконского акцента, с которым так и не расстались ни Генрих IV, ни капитаны королевских мушкетеров де Тревиль и д'Артаньян, его высмеивали, возможно, лишь потому, что боялись перенять. И только в конце XVIII века гасконцы постепенно сошли со сцены политической и общественной жизни – а заодно и с театральной.

Театр был местом встреч – деловых и романтических; по свидетельству одного современника, в зрительном зале закручивались любовные интриги, которые ни в чем не уступали тем, что разыгрывали актеры на сцене. Мушкетеры без стеснения пялились из партера на красивых и богато одетых женщин в ложах; впрочем, ложи запирались и были снабжены занавесями, чтобы знатные господа могли в них уединиться.

Места на сцене, в плетеных креслах, занимали разряженные маркизы в шелках и лентах. Появляясь в театре с опозданием, они порой вносили путаницу в ход действия, поскольку актеры, изображавшие античных и мифологических героев, в те времена одевались так же, как придворные. Только в XVIII веке зрителей со сцены удалили.

После реорганизации парижских театров во второй половине XVII века бесплатные билеты стали выдавать только драматургам, актерам и некоторым привилегированным особам; члены военной королевской свиты не входили в их число. Королевские мушкетеры вызывали серьезные беспорядки, отказываясь платить за вход. Королю пришлось принять в 1673 году особый ордонанс, оглашенный под звуки труб на всех перекрестках, чтобы заставить воинственных мушкетеров платить за билет, подобно мещанам.

Пришлось искать другие бесплатные развлечения, благо их было предостаточно.

По словам госпожи де Севинье, Париж сам являл собой нескончаемый спектакль. На узких мощеных (и не мощеных) улочках, пестрящих яркими вывесками (таблички с названиями ввели только в конце XVII столетия), можно было встретить носилки со знатными дамами, хорошеньких служанок, спешащих по делам, разносчиков и разносчиц, расхваливающих свой товар зычными голосами, господ и слуг, чиновников и военных, богатых буржуа и нищих [14] В отличие от России, где позволялось просить милостыню только на паперти или у ворот церкви, во Франции нищие побирались везде. Тальман де Рео рассказывает, как Нинон Ланкло (в будущем известная куртизанка) выбежала на улицу, чтобы объясниться со своим возлюбленным; к ним прицепился нищий, который так донимал их просьбами о подаянии, что Нинон бросила ему свой платок с кружевами – лишь бы отвязался. ; здесь порой происходили стычки, которые могли окончиться убийством, если прохожим не удавалось разнять драчунов, и встречи, служившие завязкой или развязкой романов. По вечерам из темных переулков порой доносились крики «караул!», и туда устремлялся полицейский патруль. Шеф полиции Никола Ла Рейни хорошо знал свое дело – «обеспечивать покой жителей Парижа, очищать город от всех источников беспорядков, споспешествовать изобилию и тому, чтобы каждый жил согласно своему званию». Людовик XIV, учредивший его должность эдиктом от 1667 года, сформулировал его задачу кратко и четко: «Чистота, ясность, безопасность».

Находясь при особе короля, мушкетеры могли присутствовать на самых разнообразных праздниках с участием его величества, а только церковных праздников католики отмечали пятьдесят. 1 января служили мессу кавалеров ордена Святого Духа. 3 января парижане чествовали свою святую покровительницу – святую Женевьеву: по городу возили ковчег с ее мощами, а король следовал за ним с непокрытой головой. В первый четверг после Троицы праздновали день Тела Господня: устраивали пышную процессию, и король смиренно шествовал за Святыми Дарами. 23 июня, в Иванов день, на Гревской площади было не протолкнуться: король лично зажигал «Иваново дерево», народ веселился, танцевал, пел и пил. 15 августа отмечали день Успения Богородицы; 25-го чествовали святого Людовика: с лодок на Сене и с берегов запускали шутихи.

Помимо постоянных праздников были еще королевские свадьбы, рождение наследников, победы в сражениях и т. д. В такие дни служили молебны, на всех перекрестках зажигали потешные огни, на Гревской площади в Париже палили из пушек, а народ танцевал и пил.

В сентябре 1638 года, когда у Людовика XIII наконец родился долгожданный наследник, во всех городах палили пушки. Губернатор Парижа и купеческий старшина приказали закрыть все лавки и зажечь праздничные огни. В богатых домах устраивали фонтаны из вина, из которых могли пить все желающие. В соборе Парижской Богоматери отслужили молебен, на Гревской площади 6 сентября устроили фейерверк, во всех церквях была иллюминация, повсюду салютовали из пушек и ружей. Менее пяти лет спустя король скончался, и парижане высыпали смотреть на переезд двора из Сен-Жермена в Лувр (15 мая 1643 года): впереди маршировали французские и швейцарские гвардейцы, трусили верхом королевские мушкетеры де Тревиля и легкая кавалерия, печатали шаг оруженосцы королевы, привратная стража, французские солдаты и рота Ста швейцарцев. Позади выступали жандармы короля, фрейлины, шотландские гвардейцы и снова французы и швейцарцы, окружавшие пустую карету покойного короля, которую везли его любимые лошади.