Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь королевских мушкетеров

Сражение началось в пять часов утра. Первой в бой двинулась пехота; первую шеренгу центра составляли французские гвардейцы. Когда противники находились на расстоянии пятидесяти шагов друг от друга, английские офицеры сняли шляпы и поклонились французам. Граф де Шабанн, герцог де Бирон и все французские офицеры ответили тем же. Лорд Чарльз Тэй, капитан английских гвардейцев, сказал: «Господа французские гвардейцы, стреляйте!» Граф д'Отрош, лейтенант гренадер, отвечал: «Господа, мы никогда не стреляем первыми, стреляйте сами».

Беглый огонь снес всю первую шеренгу: шестьсот солдат и пятьдесят двух офицеров. Сам граф получил семь пуль (однако потом оправился от ран и дожил до восьмидесяти лет).

Этот эпизод часто цитируют как анекдот, отлично характеризующий «войну в кружевах». На самом деле французы выполняли ордонанс конца XVII века, который предписывал войскам принимать первый залп на себя. Возможно, это было связано с несовершенством огнестрельного оружия, на перезарядку которого уходило много времени. Перед сражением при Лансе 17 августа 1648 года, в котором армия принца Конде противостояла войскам австрийского эрцгерцога Леопольда, принц обратился к солдатам с такими словами: «Друзья, вспомните Рокруа, Фрибур, Нердлинген. Мы должны победить или умереть. Идите в один ряд. Во что бы то ни стало, сохраняйте боевой порядок. Примите первый вражеский выстрел на себя, и лишь после этого стреляйте сами».

Итак, англичане шли медленно, как на параде. Плотно сомкнув ряды, колонна англичан и австрийцев неумолимо продвигалась вперед, ряд за рядом выкашивая французов. Французская конница шла в атаку шагом или рысью, с саблями наголо, не пользуясь огнестрельным оружием.

Все участники сражения словно состязались в стойкости и выдержке: генерал-лейтенант шевалье д'Аше, которому раздробило ногу, докладывал обстановку королю, не выказывая боли, пока не упал без чувств. После него к ставке на взмыленном коне прискакал герцог де Ришелье. «Моя новость в том, что сражение будет выиграно, если этого захотеть, – заявил он, – а мое мнение – что нужно немедленно выдвинуть четыре пушки в лоб колонны. Артиллерия ее остановит, а военная свита короля и другие войска окружат; нужно рассредоточиться и атаковать».

Говорят, что Людовик XV плакал, давая согласие на план герцога: ему было жаль своей гвардии. Свиту бросили в бой; мушкетеры пустили лошадей в галоп, однако офицеру де Монтескью пришла в голову счастливая мысль атаковать сомкнутыми рядами, а не врассыпную, как прежде. Общий штурм длился не больше восьми минут, но за это время погибли семьдесят три французских офицера, в том числе пять полковников и пять гвардейских капитанов, 55 человек были тяжело ранены, 464 получили легкие ранения, однако неприятель обратился в бегство. К часу дня все было кончено. Потери врага составили около четырнадцати тысяч убитыми и ранеными, а французов – семь тысяч. «Смотрите, какова цена торжества, – горько изрек король, идя по полю, усеянному трупами, – кровь наших врагов – кровь человеческая; подлинная слава – избежать ее пролития».

После битвы старый маршал Саксонский говорил королю, стоя на коленях: «Сир, я много прожил; сегодня я желал бы жить лишь для того, чтобы увидеть победу вашего величества. Вы видите, от чего зависят сражения». На самом деле решающую роль сыграло не присутствие монарха в ставке, а неустрашимость королевских мушкетеров, продемонстрировавших сплоченность и решительность (кстати, их потери составили всего двадцать два человека). Герцог Кумберленд говорил, что ни одно сражение не выиграть, пока не разбита свита короля. Но это был последний подвиг элитного подразделения.

Людовик XV, не унаследовавший воинственного характера своего прадеда, был нерешительным правителем и не претендовал на военные лавры. Завоеванную Фландрию он… вернул Габсбургам. После этого французы были готовы простить его предшественнику все – и лишения, и войны, и поборы, и все прочие бедствия, поскольку ими Король-Солнце мостил дорогу к славе – славе Франции, и никогда бы не согласился «поработать на прусского короля».

Отсутствие военной подготовки и интереса к военному делу у монарха сказывалось на общем положении армии: офицерские чины по-прежнему были продажными, и многие офицеры являлись военачальниками лишь номинально, а в бою не знали, что им делать. Главнокомандующих назначали по протекции. Все эти пороки обнажились во время Семилетней войны. Так, 5 ноября 1757 года при Россбахе прусский король Фридрих Великий с двадцатью двумя тысячами солдат наголову разбил франко-австрийские войска под командованием принца де Субиза, протеже маркизы де Помпадур, в распоряжении которого было пятьдесят четыре тысячи человек. Решающую роль сыграла атака прусской кавалерии под командованием генерала Зейдлица: галопом, с саблями наголо. Потери пруссаков составили всего 550 человек, потери их противников – три тысячи убитыми и ранеными и пять тысяч пленными. Многие французские офицеры сдались в плен, не оказав сопротивления.

В XVIII веке, когда «казаться» считалось важнее, чем «быть», мушкетерские роты утратили свое былое значение в воспитании офицерских кадров, перестали быть примером воинского искусства и отваги; они все больше играли представительскую роль, практически ничем не отличаясь от гвардейских рот.

Времена, когда дуэль играла роль судебного поединка, то есть средства наказать зло или отстоять правоту, давно прошли (хотя пустыри при аббатствах Сен-Мартен, Сен-Жермен и Пре-о-Клер, служившие местами проведения таких поединков, по-прежнему использовались «по назначению»). К началу XVII века такой «самосуд» уже не приветствовался ни властями, ни Церковью, однако дворяне были твердо убеждены, что «честь человека со шпагой можно защитить только шпагой». С 1598 по 1608 год, несмотря на суровые законы, на дуэлях погибли восемь тысяч дворян, то есть больше, чем в Религиозных войнах. «Добрый король» Генрих IV, в котором бурлила беарнская кровь, сам в какой-то мере поощрял поединки. Он лично драться не мог, поскольку дуэль – противоборство равного с равным, зато охотно принимал услуги тех, кто вызывался защитить его честь. Так, в 1605 году король оказался соперником в любви Франсуа де Бассомпьера, слывшего образцом французского рыцаря и без счета покорявшего женские сердца. Герцог де Гиз вызвался постоять за честь короля [21] К такому методу прибегали не только короли. Фаворит Людовика XIII Шарль Альбер де Люинь не был храбрым человеком, и на дуэлях вместо него сражались его братья Брант и Кадне. и вонзил Бассомпьеру пику в живот так, что у того «вывалились все кишки». По счастью, Бассомпьер выжил и впоследствии стал маршалом Франции. Король же не был строг к дуэлянтам даже при трагическом исходе: за девятнадцать лет он подписал семь тысяч писем о помиловании участников поединков.