Анатолий Гончаров - Император умрет завтра

Мария отстранялась. Деловито и холодно выскальзывала из его объятий.

- Да, да! Таковы поляки, мадам, и, я боюсь, таковы и вы сами. Почему, как вы думаете, на протяжении всей истории с вашей страной вечно происходили несчастья? Почему ее подвергали разделам, грабили, разоряли? Неужели вы думаете, это никак не связано с национальным характером поляков?.. Вы пришли ко мне с огромными, сияющими глазами - взгляд Жанны д'Арк! Вы пленили меня. Вы всячески давали понять, что искренне увлечены мною, а не моей властью. И мне стало казаться, что я всю жизнь искал вас. А когда наконец, нашел, вижу, что вы, как бесчувственная глыба льда. Что все это значит?.. Вы обожаете свое отечество - это прекрасно! Но вы не можете не сознавать, что благодаря мне - мне одному - хотя бы остатки Польши опять сделались государством Головная боль всей Европы!.. Отныне вы вправе гордиться. Такого еще никому не удавалось добиться от меня. Но вам, кажется, и этого мало. Вы хотите моей войны с Россией!..

- Вам, с вашим могуществом, достаточно объявить волю этой России - она уступит без войны.Впрочем, мне это все равно. Вы обещали мне возродить Польшу, и я не вправе указывать вам, как это сделать.Мне достаточно было вашего слова. Но теперь я начала сомневаться - не играете ли вы мною?

- Мария!..

- Не вы ли, ваше величество, говорили, что возьмете несколько эскадронов польской кавалерии в свою лейб-гвардию?..

- Да, говорил... Но я видел этих лихих уланов в Испании. Против безоружных астурийских крестьян действовали отменно...

- Я понимаю! Вам доставляет удовольствие оскорблять мое национальное самолюбие...

Порывистое движение в сторону. Невзначай распахнутый пеньюар. Изящная фигура, будто точенная из слоновой кости. Грудь, задорно выпутавшаяся из пены кружев. Глаза, пылающие страстью... И вся она - такая желанная и такая недоступная...

- О, простите меня, Мария!..

- Нет, Наполеон! Нет!..

В тот день, вернее, в ту ночь, он все-таки сломил ее сопротивление. Или это она его сломила?.. Во все следующие визиты императора, ставшие регулярными, как смена караула, она, возлежавшая полуобнаженной на огромной кровати с широким пологом, неизменно отворачивалась от него, если он "ничего не сделал для ее несчастной Польши".

- Мария!..

- Нет, Наполеон! Нет...

Он садился на край кровати, не пригодной для дерзких фланговых обхватов, и удивлялся самому себе. Никакой другой женщине, включая Жозефину, он не позволил бы подобных слов. Никому бы не сошло с рук такое отношение к его чувствам. Но Мария ничего не просила и ничего не желала для себя только для своей Польши.

В меркантильном, безнравственном, погрязшем и алчности мире жертвенная чистота помыслов графини Валевской вызывала уважение. Это не Тадеуш Костюшко. Возможно, это нечто сродни его затаенной любви к родной Корсике, ради которой он и сам когда-то был способен на безрассудство. Возможно также, что он чего-то недопонимает в национальном характере поляков..

Наполеон ничего не знал про инструкции. Но они были. Это несомненно. Однако и Мария Валевская по-своему любила Наполеона, и это тоже не подлежит сомнению. Ее только смущало, что на его груди, широкой и сильной, почти не было волос. Она уже успела привыкнуть к густой, клочковатой шерсти, покрывавшей дряблую грудь графа Валевиц-Валевского, внук которого был на девять лет старше самой Марии.

И грудь первого патриота Польши Юзефа Понятовского тоже была волосатой.

А так - что же... Конечно, любила. Иначе бы и не дарила его ласками, которым обучил Юзик. Но подлинное наслаждение ей доставляло само ощущение власти над всемогущим императором, и пока она еще не знала, до каких пределов ей позволено будет испытывать его неутоленную страсть.

- Что ты сделал сегодня для Польши?

- Терпение, дитя мое. Еще слишком рано говорить этом. Лучше обними меня, как ты умеешь... Я так устал сегодня.

- Нет, Наполеон!..

- Мария, поверь, я хочу сделать тебя счастливой. Но я - император Франции! Я уже сделал так, что Россия вернула часть Польши. Не могу же я проливать кровь французских солдат в войне с Россией, чтобы в очередной раз вызволить Польшу из беды. Где сами поляки? Где их готовность к борьбе? Ваши офицеры ходят напомаженные, навитые, в бархате и кружевах... Балы, карнавалы, приемы! Они отвыкли держать оружие. Шпага для них - это деталь туалета. Если бы хоть кто-то из них ощущал такую же боль, какую ощущаешь ты!..

- Тебе недостаточно моей боли? Тебе мало моих страданий?

- Будь снисходительна ко мне, Мария. Я действительно устал... Я готов сказать тебе, что, вероятно, скоро мой взгляд будет устремлен в сторону России...

- О, как осторожно вы об этом говорите! И как это не похоже на вас, ваше величество!..

- Но план... план кампании должен еще созреть.

- Обычно вы предпочитали иной образ действий: ввязаться в драку, а там - видно будет. Ваши слова, Наполеон...

- Ты хоть немного представляешь себе, что такое вторгнуться в Россию?.. Это совсем не тот случай, когда ввязываются в драку очертя голову. Но не будем сегодня об этом. Я так спешил к тебе!.. Если ты родишь мальчика, я назову его Александром.

- У тебя будет сын, я это знаю, - тихо сказала Мария - Но сейчас... оставь меня.

- Ну хорошо!.. Пусть же сегодняшний день станет историческим. Я обещаю тебе, что моя армия выступит в поход на Россию.

- Когда? - просияла Мария. - После того, как ты покинешь зимние квартиры?..

- Для меня час покоя и отдыха еще не пробил, -загадочно усмехнулся император.

Радостно возбужденный обещанием Марии подарить ему сына, он вскоре покинул Вену. И при этом был весьма далек от того, чтобы стать "Дон Кихотом Польши". Тем не менее конвенцию с Россией об отказе восстанавливать Польшу ратифицировать не стал.

Еще через год он скажет Коленкуру: "Тот, кто освободил бы меня от войны с Россией, оказал бы мне большую услугу".

Графиня Валевская подробно докладывала варшавским старейшинам о своих свиданиях с Наполеоном. Они суммировали детали и решали какая польза из этого вытекает для Речи Посполитой Графине ободряюще говорили: "Ты наша Эсфирь!.." Эсфирь?.. Кто это? Она не поленилась, отыскала и Ветхом завете "Книгу Эсфири" и внимательно прочитала.

Библейская коллизия сильно поколебала прежнюю решимость отстаивать независимость Польши и постели императора Франции. И чем глубже она задумывалась над своей ролью, тем сильнее становилось желание сказать Наполеону... Что она могла ему сказать?

Дело было сделано. Польская Эсфирь одержала поеду. Не ее вина, что французский Артаксеркс вынужден был бросить в России остатки разбитой, гибнущей в снегах армии и тайком вернуться в Париж, чтобы спасать империю. Чем она виновата, что про Польшу Наполеон забыл думать еще по дороге на Москву - в пылающем Смоленске, где рассчитывал провести зиму с нею?...