Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

В конце войны Казимира взяли служить в полк НКВД и пришлось побыть ему в роли конвойного: возить в военный трибунал или выстаивать там в карауле и охранять судимых за сотрудничество с врагом. Изо дня в день, служа в Лиепае, смотрел он на них, вдруг притихших и покорных, вымаливающих себе жизнь и прощение. Все это было до того тошно и надоедливо, что однажды, не выдержав, пошел он к приятелю отца, работавшему в уездном отделе, и взмолился: «Не могу больше смотреть на все это паскудство! Да, надо их судить, но ведь я жизни-то не видел, а здесь каждый день одно и тоже — стой и гляди, и так целый год. Смотри на все эти рожи, молчи при этом и слушай, что они не стреляли, не вешали, не продавали своих же. Пожалуйста, переведите меня туда, где их ловят».

Мольбам Казимира вняли, прикомандировали к уездному отделу вначале в охрану, а потом зачислили в оперативники. Последовавшие пять лет Казимир мотался как челнок по Курляндии, участвовал в открытых боях, просиживал сутками в засадах, вылавливал в лесах тех, кто стрелял из-за угла в парторгов волостей, председателей сельсоветов, жег хутора, хлеб, вешал пленных красноармейцев. Они разрушали в бессильной злобе даже малюсенькие молокозаводики, уводили скот, жгли хлеб, отчего окрестные крестьяне разводили в недоумении руками и говорили, что с этими разбойниками пора кончать.

Казимир не признавал наводящих вопросов типа: не были ли вы там-то, не служили ли в таком-то подразделении? Он спрашивал прямо: в каких частях германской армии, в каком отделе СД находился, чем занимался, отвечай! И когда слышал, что был только в обозе или лечился в госпитале, автомата не имел, в боях не участвовал, то внимательно выслушивал остальную, как говорили, туфту и резюмировал, что такого длинного безоружного обоза, состоящего из одних только раненых, к тому же не участвовавших в боях на советско-германском фронте и стрелявших только в тире из пневматического оружия — в немецкой армии не числилось.

Если спросить господина бухгалтера сейчас о том, где он служил во время войны, то он наверняка ответит, что в обозе. Казимиру представлялся обоз длинный-предлинный, извивающийся по дороге, состоящий из автомашин, фур, телег, саней. Где-то на одной из телег сидел господин бухгалтер, но на какой? Годы работы выработали прикидку: мог ли вот такой наш любимец сотрудничать с абвером или СД? И он отвечал себе — мог. Он располагал связями в этой среде, имел опыт провокатора, хотел жить в его понимании по-человечески, боялся советской власти, ибо за ним грехов хватало. Даже то, что господин бухгалтер в конце войны оказался в Лиепае, откуда можно было удрать в Швецию, а он не уехал, остался… Стоп! Остался, оставили, не смог, помешали… Как же было с теми тремя? Рагозин, Богданов, третий с длинной польской фамилией — не вспоминается. Кажется, Селедиевский. Ничего, вспомнится. Пуриньша Зарс с трудом, но назвал. В досье, хранившемся на предмет выдачи иностранного паспорта, фотография тоже сохранилась. Но где оригинал? Погиб, удрал, сменил фамилию? Иностранный паспорт Александр получил. Цель поездки — частная. Работа? Постой, постой. Экспорт леса? Значит, куда-то ездил. Один? С кем-то? С Зарсом? Надо посмотреть, не получал ли тот иностранный паспорт. Ладно, посмотрим, успеем. Главное, что в политохранке он был, в связке с Зарсом вверх по утесам карабкался, пока оба вниз не покатились и носы не разбили. Полно, не спеши. Александра мы не нашли, так что кто его знает, где он. Итак, те трое. Именно троица. И с ними случилось что-то смешное. Это было одно из первых дел, на рассмотрении которого он присутствовал, поэтому оно и запомнилось. Почему весь трибунал, прокурор вдруг разом засмеялись? В такой момент? Когда осматривали вещественные доказательства? Ну да. У троицы были удостоверения СД и номера на них шли подряд, что-то вроде 103, 104, 105. Приехали они в Лиепаю из Риги в разное время по отдельности, для конспирации. Жили на разных квартирах. Потом один из них выдал остальных двух — и их арестовали. Так где же была первая встреча с Пуриньшем? Вот здесь. В трибунале, в 1945 году. Председательствующий еще спросил, кто выдавал вам удостоверения? И все трое ответили: Пуриньш, Пуриньш, Пуриньш. В СД он был один — Александр. Наконец-то, обнаружилось. Зарс, по идее, мог быть связан с Александром, скажем под номером 91 или 110. А почему бы нет? Что мы вообще знаем о количестве выданных удостоверений и их владельцах? К тому же большинство провокаторов трудилось без удостоверений. Бумажки выдавались элите. Казимир вспомнил, что Рагозин был наиболее активным, выдал множество людей. Следствие по его делу было проведено молниеносно, за месяц, приговор трибунала — расстрелять. Многое оставалось за кадрами хроники жизни Рагозина и ему подобных. Когда Казимир поделился своим экскурсом в прошлое с Францем, тот покивал головой и сказал:

— Тебе приходило в голову, что количество обнаруженных нашей службой разного рода предателей явно превышает в несколько раз известные величины антифашистского подполья в Риге и Латвии? Чем это объяснить?

— Тем, что, наверное, мало знаем о патриотах. Сегодня мы говорим о единицах, а сколько их было? Не были же немцы благотворителями, чтобы держать такой аппарат просто так, — ответил тогда Казик.

— Вот-вот, отлаженному механизму оккупантов противостояли массы непокоренных людей, многие их которых гибли по доверчивости, наивности, неиспорченности. В то же время эти козлы-провокаторы делали свое дело и оставались живыми, — рассуждал Франц.

С той вечерней беседы окна в кабинете друзей все чаще оставались освещенными до позднего вечера.

Последние пять лет начало очередного Нового года ожидалось Вильгельмом Канарисом с радостным любопытством избалованного успехами игрока, овладевшего в совершенстве умением блефовать и раздевать до нитки очередные жертвы рейха. Секрет был прост: 1 января был его день рождения, который сам по себе уже являлся его амулетом на счастье, по крайней мере стал таковым пять лет тому назад, в 1935 году, когда Гитлер именно в этот день назначил его начальником абвера — военной разведки Германии. Тогда ему исполнилось 48 лет, и вскоре стало очевидным, что те влиятельные советники из военных, национал-социалистических и промышленных кругов, которые сошлись на кандидатуре капитана первого ранга Канариса, командира крейсера «Силезия», и предложили ее Гитлеру, не просчитались: они выбрали одаренного, обладавшего практикой проведения тайных операций разведчика, в политическом плане последовательного противника рабочего движения и убедительного реваншиста.

Пожалуй, никто из офицеров кайзеровского военно-морского флота, урезанного в период Веймарской республики, не мог сравниться по авантюрным передрягам с Канарисом, в которые попадал будущий адмирал и из которых, надо сказать, он благополучно выплывал. Канарис любил повторять придуманную им самим шутку, что благодаря его маленькому — полутораметровому плюс четыре сантиметра — росту, его попросту не замечали среди присутствовавших и ему удавалось исчезать, подобно актерам в моменты темноты, наступающей между картинами спектакля, чтобы появиться на сцене вновь в следующем акте.