Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

Иван присел, перекинул ногу на ногу, с уважением взял хорошую папиросу, предложенную командиром, закурил и на вопрос Лайвиньша «как дела» просто ответил:

— Устал. Нервишки пошаливают, — и он виновато посмотрел на собеседника.

— Ты чего-то бедновато одет, Иван, — сказал Лайвиньш, — простынешь.

— Мне разжиться не с кого, с тебя только, например.

— Я велю, дадут тебе денжат, купи что-нибудь, костюмчик какой. Ты все-таки у нас городской житель. И пальто справь.

— Благодарствую. Куплю, справлю, — лаконично ответил Шабас.

— Я вот о чем хочу потолковать. Ты этого блондина, который к нам неделю назад прибыл, хорошо знаешь? — спросил Лайвиньш, имея в виду Графа.

— Хорошо знаю. Парень боевой. Я его с прошлого года, с сорок второго знаю. Познакомились, когда он караульным, обычно старшим по наряду на Риге-товарной был. Я то там работал.

— Он у нас здесь, походя так, Юрчу сказал, что ты ему поручил вступить в охранный батальон.

— Я? — удивился Шабас. — Нет, я его встретил уже в форме. Да и какое это значение имеет? Большинство из этих ребят готовы были хоть у черта при кипящих котлах служить, лишь бы из лагеря вырваться.

— Почему ты его с собой не взял с первой группой, в самом начале месяца?

— Его не было в те дни. Он где-то скрывался. Не буду же я бегать по городу, искать. Парень самостоятельный. И вы мне сами, командир, говорили: твое дело только проводка людей и все. В другие дела не ввязывайся. Я и не ввязываюсь. Вот только…

— Что только?

— Помнишь, командир, есть на примете у меня одна дивчина по имени Ольга, она с моей Томкой дружит. Она латышка, но из тех, российских, в Смоленске жила, у нас летом прошлого года в Риге появилась. У немцев в тюрьме, в Даугавпилсе восемь месяцев отсидела, под конец выпустили ее. Очень боевая. У нее группка своя есть хороших парней, тоже из пленных. Хочет она к нам сюда добраться, у них сведения разные там собраны…

— Ой, подожди, подожди, Ваня. Мы с этими, что ты привез, разобраться не можем! В тюрьме у немцев, ты говоришь, сидела? Выпустили? Этот блондин тоже по тюрьмам там, в эстонском углу ошивался, потом в караульные попал. Чудеса, ей богу! А что за сведения?

— Всего я не знаю, но о немецких военных объектах. Я сам с Томкой на улице Аусекля живу, так эта Ольга, она глазастая, уяснила, что там по нечетной стороне в начале улицы, по-моему в домах № 5, 7, 9 находятся гостиницы для офицеров СД, а через два дома от меня в доме № 6а по Аусекля, стало быть штаб, как его, самого главного по Восточным территориям. А, черт бы его побрал, память уставать стала. Не помню.

— Подожди, подожди. Лозе? Так это по Остланду. Ты говоришь, по всему Востоку?

— Да.

— Розенберга?

— Вот — вот.

— Интересно, — покачал головой Лайвиньш. — Кто же ее, твою Ольгу, хорошо знает, кто может ее охарактеризовать?

— Кроме меня? Так Рагозин Иван. Пришел он наконец.

— Это тот, что у нас в списках разведчиков с твоей легкой руки, как Панченко Иван записан? — Лайвиньш достал из сейфа пачку листков в мятой обложке и освежил память: — Да, Панченко Иван агентурный разведчик с августа этого года. Как он?

— Парень боевой, любое дело свернет. Сам увидишь.

— Вот что, Ваня, ты вот такие бумаги с такой печатью видел когда-нибудь?

— Ты лучше расскажи мне, что это, я в чтении-то не очень, — замялся Шабас.

Лайвиньш объяснил, почитал выдержки из бумаг Графа. Шабас пожал плечами, потом тихо сказал:

— Но ведь я людей от них, от этого «центра» не приводил сюда или приводил? Групп в Риге много, и обычно они без вывесок, командир.

— Понимаешь, товарищ Стаканов, — впервые в знак дружеского расположения назвал Лайвиньш Ивана по псевдониму разведчика, под которым он числился в списке Саши Грома, — не можем мы разобраться во всех группах, что в Риге существуют.

— Так поговорите с ребятами, что я привел. Вон их сколько. По ниточке, по ниточке, да еще жилет свяжете. Рагозин много знает. Из этой группы, пожалуй, больше всех. Корецкий там, Кочанов, грузин один, Лазарев — те не очень-то, они и Риги толком не знают. А вот Рагозин, Гудловский — это черти, змеи такие, что везде пойдут. По-моему Рагозин что-то об этом «центре» мне поминал.

— Ладно, Иван, иди отдохни.

— Як родителям смотаюсь, поживу там недельку, потом приду.

— Давай так.

Когда Шабас ушел, Лайвиньш стал думать, что если немцы кого-то заслали в группах пришельцев, то дом Шабаса в Лаудари, как перевалочная база, давно накрылся бы. Однако держится, значит, все нормально. «Но как этот чертов блондин попал на самую конспиративную дорожку, дьявол его побрал. Ото всех ее берегли. Эх, бабы, бабы, растаяли, как всегда, перед смазливым малым».

Лайвиньш велел позвать Балода, Юрча и Грома. Рассказал им о разговоре со Стакановым, упомянул об Ольге. Сошлись во мнении, что поговорить надо прежде всего с Рагозиным. Вошел крепкий, с мощной жилистой шеей парень, с широким лицом и спокойным взором голубых глаз. Сел. Разговор начал Юрч:

— Сколько ты в плену?

— Да с начала войны.

— Досталось?

— Считайте, что четыре лагеря прошел: в Минске, Молодечно, Гамбурге и здесь, в Риге.

— И что же тебя так возили, — недоверчиво проскрипел Юрч.

— Просто везло, эшелон подали — езжай, куда привезут — не знаешь, — пожал плечами Рагозин, понявший подвох в вопросе, но что тут ответить? Гамбург он всегда упоминал. Мало ли, встретится солагерник оттуда, что сказать? Обмишурился, первый раз видел?

— Как в плену очутился? — спросил Балод.

— Мы с винтовками, они с автоматами. Нас было семеро, их человек двадцать. Окружили и давай нас чесать. Был бы у нас «Максим», отбились бы, а так…

— У вас что, пулеметов не было? — спросил Гром.

— Откуда? «Максим» сняли с вооружения еще в сороковом году, они нам не достались. Потом, слышал, их опять ввели. Я ведь кадровый. Так вот о бое. Двое в живых осталось, прикладами по шеям нам надавали и готово.

— Так вы кто по званию? — спросил Лайвиньш.

— Лейтенант, командиром взвода зенитно-пулеметной роты был. Только без пулеметов, как показал выше, — Рагозин вздохнул.

— Хорошо, дадим время, бумагу, ты нам все изложишь, — сказал Юрч. — Так, командир? — обратился он за поддержкой к Лайвиньшу. Тот согласно кивнул.

— Вот что, полчаса мы уже беседуем здесь и только с одним из прибывших. Вы, — кивнул он Балоду и Грому, — идите переговорите с другими, народу пришло много. Ты, Юрч, пока останься, — распорядился командир. — Потом соберемся, обменяемся мнениями.

Когда все ушли, Лайвиньш обратился к Рагозину:

— Народ говорит, что ты в лагере влиянием значительным пользовался, к тебе все за советом шли, многих вытащил, подсказал, как и куда бежать надо было. Так? — нарочно польстил слегка Лайвиньш, желая разговорить для начала новоявленного пришельца, как-никак командира в прошлом, фамилию которого он слышал от других прибывших, а не только от Шабаса, не только из списка разведчиков бригады в Риге, которые считались довольно относительным приобретением, ибо многих из них и не знали толком. Основной тягловой силой, если честно, там считался у них один Шабас. Он регулярно бывал в отряде, скрупулезно отчитывался. Однако начальство из Москвы требовало — проникать в стан врага, и они старались приобретать все новые позиции и, грубо говоря, в результате от случайной публики информация в общем-то поступала. Ее анализировали, сопоставляли, делали выводы. Риска при получении новых сведений практически не было. К сожалению, о существовавших в Риге группах полной ясности не имелось, действовали они вразнобой и из отряда виделись, как в тумане.