Эмиль Мань - Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII

Большую часть этих краснобаев и зубастых газетчиков поставлял корпус мастеровых. Не было в те времена угла улицы в Париже, где не стояла бы будка «холодного» сапожника, превратившаяся в кабинет политика. Заработав себе с утра на луковицу – основной компонент ежедневного меню, – он откладывал сапожную иглу и дратву, накидывал черный плащ с капюшоном, привешивал шпагу и начинал обход мест, где слонялись без дела мальчишки-посыльные из лавок, и подвалы, куда уже пришли пропустить стаканчик красного пьяницы с багровыми носами. И везде наш литератор отдавал на съедение этой возбужденной публике предназначенную ей порцию насыщенных ядом россказней. Он и ему подобные, подбрасывая, таким образом, дровишек в костер общественного недовольства, частенько провоцировали всякого рода стычки и столкновения: именно они побудили горожан броситься на приступ Ратуши, когда интересы последних оказывались ущемленными уменьшением ренты. Некто Пикар, обосновавшийся на улице Юшетт, великий мятежник и предводитель армии «холодных» сапожников, заслужил в Париже широкую известность в качестве «базарной бабы». Он умело разжигал и поддерживал гнев, направленный против своего главного личного врага – маршала д'Анкра. И вот что случилось из-за неумеренной агитации, проводившейся им самим и другими любителями молоть языком.

Утром 25 апреля 1617 г. шайка нечесаных бездельников в лохмотьях взяла штурмом двери церкви Сен-Жермен-л'Оксерруа и, вытащив из-под могильной плиты тело этого маршала, застреленного накануне по приказу короля под сводами Бурбонских ворот Лувра, связала трупу ноги оторванной от языка колокола веревкой, протащила его по улицам и набережным до выхода с Нового моста и подвесила головой вниз на виселице, где обычно приговоренные к казни воры совершали свой последний «кувырок», правда, в обратной позиции. Толпа хохотала и улюлюкала. Но этого ей показалось мало. Пока кто-то, вооружившись остро наточенным ножом, отрезал уши, нос и «срамные части» раскачивавшегося на веревке тела, черного от грязи и запекшейся крови, толпа заставляла прохожих кланяться и кричать «Да здравствует король!», а входившие в шайку ловкие карманники делали свое дело, обирая зевак. Вскоре, устав от подобных упражнений, негодяи сняли «тухлятину» с виселицы и бросили тело в наскоро возведенный костер. Тут их ожидало серьезное разочарование: плоть под огнем коробилась, но пламя никак не могло сожрать ее окончательно. Неужели так и не удастся избавиться от этого злодея, этого дьявола, околдовавшего регентшу с ее слабыми мозгами? Высокий, одетый в ярко-красное человек, видимо, взбешенный всем происходящим сильнее своих собратьев, приблизился к трупу, вскрыл ему грудь, вырвал сердце и, чуть подрумянив на огне, проглотил не разжевывая… На лице людоеда в этот момент читалось глубокое удовлетворение. У него нашлись не менее кровожадные последователи: еще немного – и тело было бы разорвано на куски. Но толпа воспротивилась: раз уж так, ей хотелось сохранить свою добычу, насладиться местью сполна. Снова связав ноги чудовищной мумии, покрыв ее плевками и комьями грязи, осыпав проклятиями, толпа с гиканьем поволокла обезображенный труп по улицам к особняку принца Конде, тогда узника, и заставила мертвое тело кланяться, как бы приветствуя хозяина дома. И только к вечеру этого ужасного дня толпа «шутников», разраставшаяся от квартала к кварталу за счет присоединявшихся к основной группе ротозеев, умудрилась все-таки сжечь останки на костре, разложенном на этот раз у позорного столба близ Ратуши, и разделить между собой пепел.

А народ? Народ в истинном смысле понятия – ремесленники, простые горожане, буржуа… Пусть даже и велась среди этих людей агитация подобного толка, пусть даже и велика была их ненависть к фавориту Марии Медичи, – принимал ли на самом деле участие этот народ в жутчайшей трагедии из тех, что разыгрывались на улицах Парижа в период царствования Людовика XIII? Едва ли можно с легкостью дать тут положительный ответ. Представляется возможным, что народ здесь скорее играл роль зрителя, восхищенного открывшимся ему зрелищем того, как сбрасывается с вершины, как низвергается в грязь, из которой он вышел, самый циничный мошенник и плут королевства. Одна написанная в ту эпоху драма приоткрывает завесу над этой проблемой. Там среди действующих лиц трагедии появляется некий лакей, который лично принимал участие в подвешивании вниз головой мертвого тела. Но из этого можно сделать только один вывод: действительно надругательство над трупом совершил всякий сброд и все излишества этого мрачного дня можно списать именно на самые низы общества.

Однако не было бы ничего удивительного и в том, что сторонники принцев, желавшие, чтобы тело маршала д'Анкра было публично опозорено, обратились к вождям этого сброда с призывом исполнить посмертное наказание, целью которого было навеки обесчестить и самого покойного, и его потомство. Изучая историю XVII в., нередко встречаешься с подобными коллизиями: знатные люди оплачивали услуги наемных убийц, стремясь освободиться от докучавшего им по тем или иным причинам человека, или привлекали записных бездельников, чтобы те побили палками дерзкого сатирика. Нанимать для исполнения темных делишек представителей того самого сброда, о котором мы столько говорили, было более чем в обычае, потому что Париж – такой постоянно возбужденный Париж, каким мы его описываем, Париж – жертва непрерывных потрясений и мятежей – изобиловал жуликами, мошенниками, шулерами и прочими нечистыми на руку людишками. Добавьте сюда более пятидесяти тысяч бродяг; дезертиров из армии; солдат из королевской свиты; нищих; сбившихся с пути мелких буржуа; слуг, которым обрыдла их работа; ремесленников, оставшихся не у дел; крестьян, изгнанных с их земель гражданской войной или неурожаем; лакеев; более или менее опасных мошенников и воров, вечно ищущих жертву будущего грабежа; мародерствующих школяров, сбежавших из коллежей; сутенеров; сводников и сводниц; самих жриц любви, днем и ночью слоняющихся по улицам в поисках клиентуры… Все они только и занимались тем, что каждый на свой лад грабили город и, равно как и царящий там смрад и «пробки» на дорогах, делали существование мирных обитателей Парижа практически невыносимым.

Обычно преступники собирались в группы, более или менее многочисленные. К примеру, банда, которая именовала себя просто «Красными» («Rougets»), или «Красными Плащами», действовала как в самом Париже, так и в его окрестностях, и в провинции. По слухам, главарем этой банды был некий господин Карфур, бывший контрабандист из области, примыкавшей к Пиренеям, свирепый разбойник, столь же ловкий и хитрый, сколь и отважный, прославившийся тем, что сеял ужас своей жестокостью повсюду, где появлялся. Шайка «Ослов» («Grisons») объединяла людей, всегда одетых в серое; «Султаны» ходили в шляпах с полями, с одной стороны приподнятыми кверху, а с другой – украшенными перьями, – две последние банды пользовались такой же мрачной репутацией, как и первая. Еще одна – выбравшая себе имечко «Убийцы из предместья Сен-Жермен» – в течение очень долгого времени буквально терроризировала жителей левого берега Сены, а близ Сенных ворот, соседствовавших с Новым мостом, процветала – правда, стараясь держаться поскромнее, – целая воровская республика, владевшая на реке двумя баржами, затерявшимися среди кишевших там прочих транспортных средств. Но именно на этих двух баржах заседали правительство и суд преступного сообщества. Квартал Марэ, предместья Тампль, Сен-Марсель и Монмартр также предоставляли убежища шайкам воров и бандитов.