Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

С наступлением весны, самое позднее — в начале лета, все, казалось, будет подготовлено /…/. Неизвестно, чем закончился бы подготовлявшийся нами призыв к вооруженному восстанию, — вероятно, очень печально, но, вследствие стечения непредвиденных обстоятельств, нам не пришлось парадировать в качестве направленных царем специально к чигиринцам посланцев ». [557] Там же, с. 70–71.

Параллельно с событиями на юге в совершенно аналогичном направлении происходила эволюция идей и тактики на севере — в Петербурге.

В марте 1876 произошла первая массовая политическая демонстрация, в которую вылились похороны студента П.Ф. Чернышева.

« Чернышев, пропагандист, долго просидевший в тюрьме, незадолго до смерти был переведен в больницу при медицинской академии. В похоронах участвовали почти исключительно студенты высш [их] учеб [ных] зав [едений] . Всего собралось до трех тысяч. Сначала во главе процессии шел священник, но после того, как процессия остановилась на Шпалерной перед «предварилкой», и его заставили отслужить здесь краткую панихиду, он незаметно сбежал, и процессия продолжала свой путь без священника. Шли намеренно по наиболее многолюдным улицам. Полиция, не вмешиваясь, сопровождала. Порядок не нарушался. На кладбище была произнесена речь, в которой указывалось, как и за что погиб покойный. Полиция на кладбище не показывалась. /…/ ни здесь, ни при расхождении по домам никто арестован не был. В газетах о демонстрации не упоминали, но толков по ее поводу в столице и даже в провинции было много » [558] Там же, с. 297. — вспоминал один из участников.

Валуев записал в дневнике: « было здесь что-то вроде уличной демонстрации. Хоронили студента, содержавшегося под стражей по политическому делу и выпущенного на поруки. Его хоронила, т. е. сопровождала, толпа с внешними признаками нигилизма (т. е. стриженые женщины, длинноволосые мужчины и синие очки), назойливо и грубо требовавшая снятия шляп у встречных. На вопросы, кого хоронят, отвечали с указанием на арест и причину ареста ». [559] Дневник П.А. Валуева, т. 2, с. 349.

Затем в Петербурге обосновался Натансон — уже с «новой» идеей:

« Эта новая идея состояла именно в «народничестве». Мы раньше были «пропагандистами» и «развивали народ», прививали ему «высшие» идеи. Новая идея /…/ изложена в программе кружка Натансона, да отчасти вошла в программу «Народной Воли». Решено было, что народ русский имеет уже те самые идеи, которые интеллигенция считает передовыми, т. е. он, народ, отрицает частную собственность на землю, склонен к ассоциации, к федерализму общинному и областному. Учить его было нечему, нечему и самим учиться. Требовалось только помочь народу в организации сил и в задаче сбросить гнет правительства, которое держит его в порабощении » [560] Воспоминания Льва Тихомирова, с. 85–86. — комментировал ее позднее Тихомиров, сам сидевший в то время в тюрьме.

Практически деятельность Натансона и его новых соратников началась с побега, организованного в Петербурге в июне 1876 года П.А. Кропоткину, сидевшему под следствием с марта 1874 года. Особая забота именно о нем (а не о ком-то другом из многих сотен арестованных) объяснялась пиететом, испытываемым остальными революционерами к этому князю-рюриковичу.

Чуть позднее в Петербурге снова появился Александр Михайлов, но и теперь его учеба не заладилась — на этот раз уже навсегда: « Летом 1876 г. мне разрешили вернуться в Петербург, куда несли меня мечты.

/…/ выдержал проверочный экзамен в Горный институт и /…/ приготовил тридцать рублей, следуемых за право слушаний лекций за полгода. Но оказалось, что из 80 державших проверочное испытание около 60 получило удовлетворительные отметки, а было принято, по числу вакаций, только 30 человек. Я не попал в это число и дал слово не искать счастья в этих просветительных заведениях ». [561] А.П. Прибылева-Корба и В.Н. Фигнер. Указ. сочин., с. 44, 80, 98.

Вернемся к «южным бунтарям».

Непредвиденные обстоятельства , о которых упоминал Дейч, оказались того же свойства, что и у Нечаева в 1869 году. Сначала «бунтарям» совершенно явно не хватало сил справиться со всеми организационными и техническими задачами: посланный в столицы Фроленко не сумел склонить спонсоров жертвовать средства на приобретение оружия — об этом уже говорилось. Пришлось ограничиться его приобретением на относительно небольшую (по сравнению с поставленными задачами) сумму (набралось 500 рублей), собранную «бунтарями» в ближайшем окружении, но доставка и этого оружия затянулась позднее конца лета 1876 года — а потом и его пришлось не использовать, а прятать.

Не появилась и заказанная типография из-за границы: пока позднее, в 1877 году, за дело не взялся Зунделевич, поставивший работу на профессиональную коммерческую основу (т. е. попросту нанявший евреев-контрабандистов, традиционно промышлявших вдоль западной границы), переброска через нее значительных материальных объектов представляла собой непреодолимые трудности. Но затем навалились еще более серьезные неприятности.

« В нашу штаб-квартиру в Елисаветград приехал из Киева некто Горинович, который, будучи арестованным в 1874 году, повыдавал всех, кого знал, в том числе Дебагория-Мокриевича, Стефановича, Марию Коленкину, за что его и освободили из тюрьмы, а названные им лица частью были арестованы, частью скрывались в качестве «нелегальных». Предположив, что в Елисаветград он приехал с намерением указать полиции разыскиваемых ею нелегальных, некоторые из членов нашего кружка, и я вместе с ними, решили устранить его » [562] Деятели СССР и революционного движения России, с. 71. — сообщает Дейч. Сразу заметим, что предположение о предательстве Н.Е. Гориновича в 1874 году так предположением и осталось. Но Дейча и его товарищей это нисколько не смутило.

« 6 сентября 1876 года в Одессе был тяжело ранен Л. Дейчем шпион Горинович, бывший пропагандист, выдавший в 1874 году своих товарищей и после освобождения нашедший возможность снова проникнуть в один киевский кружок. Лицо раненого шпиона было обожжено серной кислотой, а прикрепленная к нему записка гласила: «такова судьба всех шпионов» » [563] А. Тун. Указ. сочин., с. 149–150. — рассказывает классик истории российского революционного движения.

Тихомиров слышал об этой истории от непосредственных исполнителей — Дейча и Стефановича (третий, В.А. Малинка, был повешен за это преступление в 1879 году — причем по закону о чрезвычайном положении, введенном в Одессе позднеепокушения на Гориновича; как всегда, власти, сознавая собственную моральную правоту, с законностью не считались!) — и рассказывает об этом так: « От такого сумасшедшего, как Дейч, участвовавшего в ужасной попытке убить Гориновича, всего можно было ожидать. Этот Горинович, заподозренный компанией Дейча в Одессе в шпионстве, был оглушен ударами Дейча с товарищами и облит серной кислотой, которая выжгла ему глаза и все лицо, превратившееся в какую-то плоскую лепешку. Убийцы уверяли, что они считали Гориновича убитым и облили кислотой собственно для того, чтобы труп нельзя было опознать. Но как бы то ни было, Горинович остался жив, без глаз, с изуродованным лицом, и вдобавок всю жизнь уверял интимнейших друзей, что он чист от какого бы то ни было шпионства или выдач товарищей полиции ». [564] Неизданные записки Л. Тихомирова. // «Красный архив», т. 29, 1928, с. 165.