Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Кого назначили бы затем регентом (или несколькими регентами) к малолетнему и тяжело больному цесаревичу Алексею Николаевичу — неизвестно, но решались бы эти вопросы кулуарно царской фамилией, а не Думой или какими-либо другими инстанциями.

Оставшиеся обломки правящей «тройки», разрушенной столь радикальным способом, не смогли бы сохранить прежнее влияние. Ненавидимую всеми царицу Александру Федоровну гарантированно отстранили бы от реальной власти. С Распутиным, несомненно, немедленно расправились бы, хотя, возможно, не столь круто, как это произошло в 1916 году. Россия, таким образом, избавилась бы и от царской четы, абсолютно неспособной к целенаправленной позитивной деятельности, и от Распутина, который хотя и старался разумно руководить царской политикой, но, помимо своей воли и благодаря собственному недомыслию, сам обратился в фактор, все более дестабилизирующий общеполитическую ситуацию.

Что стало бы с цесаревичем — трудно сказать, перспективы его здоровья и жизни были плачевными. Но ведь просуществовал же он затем целых полтора года без помощи погибшего Распутина и сам погиб вовсе не от гемофилии!

Столыпин же все-таки сохранял в сентябре 1911 безоговорочный авторитет у остальных наиболее влиятельных членов царской фамилии. Наиболее вероятно, что именно ему оставили бы руководство правительством в новой, несомненно сложнейшей политической обстановке.

Государственный корабль России, ведомый Столыпиным, мог избежать величайшей опасности — Мировой войны и последующей революции. Те два десятка мирных лет, на которых настаивал Столыпин, Россия могла реально получить, и Столыпинская реформа благополучно продолжалась бы и развивалась.

Трактора и автомобили гарантированно пришли бы в российское сельское хозяйство в двадцатые и тридцатые годы — это было не социальной политикой Советской власти (как утверждала коммунистическая пропаганда!), а частью всеобщего технического прогресса, охватившего тогда все промышленно развитые страны. Российская промышленность, которая при таком сценарии избежала бы тотального развала 1917–1921 годов (вот он-то и был плодом социальной политики коммунистов!), справилась бы с их производством успешнее, чем автотракторные заводы первой Пятилетки. А новейшую технику, направленную в российские поля, встречали бы уже не нищие мужики начала ХХ века и не бесправные колхозники, а вполне модернизированные фермеры, которых и пытался создать Столыпин.

Это и завершило бы Столыпинскую реформу, относительно «бесперспективности» и «обреченности» которой вот уже сотню лет твердят ее недоброжелатели. Действительно, к 1914 году, когда (в связи с началом войны) прекратились землеустроительные мероприятия, реформа так и не сумела сдвинуть с места большинство крестьян, которым предстояло смириться с утратой деревенского образа жизни. Но, если бы не война и не революция, появление тракторов и автомобилей довело бы этот процесс до единственно возможного конца — как это происходило в те же годы в США и Канаде.

Ясно, что русским крестьянам-беднякам трактор был не по карману. Не был бы он по средствам и значительной доле дореволюционных деревенских «кулаков». Но еще до 1914 года русскую деревню охватило массовое развитие кооперативов — в 1915 году их было больше, чем в 1923-м и немногим меньше, чем в 1918-м, когда их деятельность усиленно насаждалась коммунистами. [29] В. Юдовский. Атлас диаграмм по экономическим и политическим вопросам для школ политграмоты и самообразования. М.-Л., 1925, №№ 14 и 15. Настоящие, добровольные кооперативы предназначались не для того, чтобы сохранять существование массы деревенских бедняков, как это осуществилось при проведении Сталинской коллективизации — вконец обнищавшим отчаявшимся неудачникам и тем более безнадежным лодырям ничем не поможешь! — а для того, чтобы ввести специализацию и разделение труда в деятельность наиболее активных селян. Вот они-то и должны были стать основой модернизированного российского сельского хозяйства.

Вот какой могла бы быть судьба России!

И ее, эту судьбу, держал в своей руке ничтожнейший человек, бесчестный предатель и убийца Дмитрий Богров, а вся судьба великой державы сконцентрировалась тогда в пуле, вложенной в ствол его пистолета, который он мог нацелить в любую сторону!

То, что произошло в Петербурге 1 марта 1881 года, оказалось гораздо более судьбоносным и решающим, чем позднейшее убийство Столыпина.

Богров, не решившись на убийство Николая II и смертельно ранив уже почти уволенного Столыпина, тем самым всего лишь не помешал России следовать тем путем, каким она и так шла без его преступного вмешательства.

Цареубийцы же 1 марта свершили гораздо большее: они пресекли в зародыше тот путь, который как раз к этому моменту избрал для России, после долгих лет сомнений и колебаний, Царь-Освободитель — император Александр II.

Уцелей Александр II 1 марта и проживи благополучно хотя бы еще сутки или двое — и в судьбе России сразу произошли бы необратимые изменения, в результате которых Столыпинская реформа (именовалась бы она тогда, конечно, по-иному) началась бы на четверть века раньше — и с гораздо меньшими затратами и потерями повела бы Россию к перспективам, о каких позднее мечтал Столыпин.

Для этого было бы достаточно того, чтобы из типографии успел выйти и стать достоянием публики тот указ, который уже был подписан Александром II утром злополучного дня 1 марта. Заметим, что публикация этого указа сразу возвела бы самого царя в такой ранг всеобщего героя и любимца, что ему больше не смогли бы угрожать (по крайней мере — в обозримые времена) никакие террористы: общественное мнение немедленно оказалось бы на стороне Александра II в такой степени, что покушение на него становилось бы впредь как бы покушением на всю образованную Россию — и было бы политическим самоубийством для любой террористической организации.

Если бы Царь-Освободитель прожил после 1 марта существенно дольше, чем день или два, то Россия тем более получила бы еще лучшие перспективы для успешного развития: в начале 1881 года дело упорно двигалось к тому, что морганатический брак Александра II с княжной Долгоруковой, переименованной в княгиню Юрьевскую, преобразовывался во вполне полноценный, и последняя стала бы новой русской царицей. Ее коронация уже была намечена на август 1881 года. [30] С.Ю. Витте. Воспоминания в трех томах. М., 1960, т. 1, комментарии, с. 522.

Для этого, однако, необходимо было внести соответствующие изменения в Основные законы империи. Именно эту личную задачу и имел в виду царь, подписывая указ 1 марта: зачаточное подобие парламента, вводимого в России, было бы уже вполне дееспособно для того, чтобы санкционировать такие перемены, а публика, благодарная за поддержку своих конституционных устремлений (названных Николаем II в 1895 году «бессмысленными») охотно поддержала бы Александра II в его семейных заботах, понятных каждому подданному.